Читать книгу "Северный пламень - Михаил Голденков"

Бурмистр и представители магистрата вышли встречать Карла, неся на белом, расшитом красным орнаментом рушнике хлеб и соль. Карл спрыгнул с коня сапогами в придорожную грязь, подошел к представителям города и с важным видом принял каравай из рук поклонившегося ему бурмистра.

— Смотрите, Магнус, — повернулся король к Стенбоку, — у литвин тот же готский обычай, что и у шведов!

— Так, мой король, — милостиво поклонился Стенбок, — ведь не зря же говорят, что предки литвин — это готский народ герулов.

Карл приломил хлеб, попробовал:

— Gotisk brӧd[23]! — улыбнулся бурмистру Карл, потрясая кусочком хлеба, посыпанным солью.

— Иа, — закивало длинными усами и заулыбалось лицо бурмистра Трофима Сурты…

Кмитич с легкой улыбкой наблюдал за этой милой сценой, стоя чуть сзади, также спешившись. Какая-то девушка подбежала к нему и всунула в руки князя букет полевых цветов:

— Дзякуй вам за ахову!

— И вам дзякуй за кветки, — улыбнулся Кмитич девушке. Эта была обычная русоволосая горожанка в цветастом бело-красном платье. Молодая девушка с приятным лицом…

— Пан есть литвин? — приподняла они свои ровные, как две стрелки, брови.

— Так, литвин, — кивнул Кмитич…

— Не покидайте наш город, — как-то серьезно сказала девушка, — как только вы уйдете, нам конец.

— Не волнуйся, милая, — как можно дружелюбней улыбнулся ей Кмитич, — никто вас не тронет. Московцы ушли, а мы пришли. Могилев теперь под защитой самой сильной армии в мире!

Девушка как-то грустно взглянула в глаза Миколы, затем улыбнулась и отбежала назад в толпу, из которой и вынырнула…

Королю в это время на красной подушке уже вручали ключи от города…

Армия частью расквартировалась в самом Могилеве, а другой, куда как большей частью встала лагерем на Буйницком поле, которое местные тут же окрестили Карловой долиной… Король вновь засел за документацию, читая и подписывая ее целыми рулонами в день, а молдаване курсировали вокруг валов Могилева, то и дело отбивая вылазки калмыков, которые голыми по пояс переплывали Днепр… Однако эти бестии умудрялись угонять пасущихся за городскими стенами коней… Карл тем временем разделил город на шестнадцать квартир и приказал бурмистру организовать контрибуцию в виде 12 500 фунтов хлеба и 960 литров пива… Бурмистр был озадачен такой нормой. «Стуль маскалі, а сьсюль швяды»… Согласно королевскому «ординанту» все Могилевские церкви платили Карлу серебром: блюдами, кубками… Из этого серебра шведы били монеты.

— Этот Карл ну прямо люцыпар! — ругался Трофим Сурта, уже не сияющий улыбкой, как при встрече.

С армейским обозом в Могилев прибыло и много больных. Их, чтобы не распространять эпидемию, Карл приказал разместить в Могилевском замке, где устроили госпиталь.

Почти сразу по приходу шведской армии в Могилев какой-то царский шпион распространил листовки — «прелестные листы», на немецком языке, призывающие, особенно немцев, переходить на сторону Петра. В листовках расписывались предстоящие ужасы и отсутствие провианта и денег в казне Карла. Многие немцы клюнули на эту пропаганду.

— Какая подлая чушь! — в гневе бросил Карл, прочитав листовку и разорвав ее в клочья.

— Но в эту чушь, мой король, верят немцы! — возразил Магнус Стенбок.

— Писарь! Пиши! — не оборачиваясь на писарчука, приказал Карл и, заложив руки за спину, быстро продиктовал:

— Немцы! Идите и дальше с нами. Мы наняли вас за вашу доблесть и даем вам хорошие за то деньги. Будем и впредь платить за продолжение марша на нашей стороне. Помните о том, что московские солдаты ваших сородичей-немцев убивали как врагов. Это все!

Карл схватил исписанный лист, быстро перечитал, подписал гусиным пером и сунул в руку Стенбока:

— Вот! Отнесите, генерал, это в Могилевскую типографию, пусть распечатают и раздадут всем немцам, да и не только немцам…

Беспокойство Карлу доставляли не только больные и «прелестные листы», но и татары с калмыками. Эти бандиты нападали и на косарей, что косили сено за стенами города, и угоняли коней.

— Шельмы, татары московские, — качал головой Карл, отдавая приказ, чтобы косари без охраны отряда мушкетеров за пределы города не выходили.

Двадцатипятилетний король Швеции вызывал огромный интерес у жителей Могилева, и где бы ни появлялся Карл, тут же собиралась толпа людей, стремящаяся приобщиться к истории.

— Он какой-то молодой занадто! — шептались в толпе, глядя, как по рынку прогуливается Карл, в своем неизменном синем мундире, в больших, не по размеру ботфортах и как всегда с треуголкой под мышкой, пусть даже накрапывал дождик. Его конопатое лицо и впрямь выглядело моложе двадцати пяти лет.

— Верно, молодой. И оспой, видать, переболел, — шептали другие, принимая издалека за оспу бледные рыжие веснушки монарха…

Ну а Карл красовался перед горожанами тем, что заслышав, как бьют шведские пушки по противоположному берегу, где окопались татарские и калмыцкие отделы московского войска, возвышаясь посреди рыночной площади, картинно обозревал в подзорную трубу неприятельские позиции и, глядя как по ним метко ложатся ядра шведских канониров, смеясь, говорил по-русски:

— Шельми! Татари московския!

Однажды после обеденной службы по мощеным улицам Могилева прогрохотал колесами странный экипаж: крытая черная карета с занавешенными окнами в сопровождении рослых солдат-драгун. От обычных драгун эти широкоплечие солдаты с обветренными суровыми лицами отличались и ростом, и своими конями: отборными здоровенными скакунами вороной масти. В руках этих молодцев драгунские короткие мушкеты казались игрушечными. Помимо мушкетов на их седлах крепилось по две кобуры для пистолетов с каждого бока, на бедре болтались сабли и кинжалы.

— Ого! — обратил Павел Потоцкий внимание на кортеж и его охрану Миколы. — Знатные гости пожаловали! Никак кто-то из самой Швеции нагрянул!

— Охрана серьезная! — кивнул Микола. — Я таких только драбантов королевских видел, да и то не всех.

Микола проводил глазами карету. Кортеж скрылся за поворотом по направлению к дому Карла XII. Правда, об этом случае оба вскоре забыли. А ближе к вечеру, когда Микола находился в своей квартире, к нему постучал хозяин и, испуганно моргая, сказал, что на пороге стоит красивая панна, желающая его увидеть.

— Пригласи! — приказал Микола, явно заинтригованный. И вот в дверь вошла… Аврора! Брови Миколы взметнулись:

— Ты! Здесь? Ну, здравствуй! — пролепетал он по-шведски, в явной растерянности. Уж кого Микола не ожидал увидеть в промокшем и слякотном от обильных дождей Могилеве, так это Аврору! Она совсем не изменилась за те шесть лет, что они не виделись. Такая же красивая, глаза, кажется, от косметики, стали еще выразительнее, а вырез на груди ее роскошного платья — ниже. Ее волосы по-прежнему были крашены в черный цвет, и только лишь прическа чуть изменилась, стала пышней и короче, что ей, тем не менее, ужасно шло.