Читать книгу "Альпийская крепость - Богдан Сушинский"

— Вы кто?! — сурово, но как-то слишком уж настороженно, почти испуганно, спросил носитель этой тульи, увидев у трапа Штубера и Зонбаха. А когда Штубер представился сам и представил начальника «Люфтальпена-1», облегченно произнес: — Значит, сели мы все-таки у своих! Теперь не знаешь, над чьей территорией летишь и на аэродром какой армии приземлишься. Я — обергруппенфюрер СС Юлиус Шауб, личный адъютант фюрера.

— И фюрер тоже здесь? — подался к трапу Зонбах.

— Не доведи господь, чтобы в этом самолете оказался еще и фюрер, — начал спускаться по трапу Шауб. — Или, может, наоборот, это было бы счастьем, если бы фюрер тоже спустился вместе со мной по этому трапу? Чтобы он вновь мог оказаться в Альпах, в своей любимой резиденции, на все еще вольной земле рейха. Это я говорю вам, как личный адъютант фюрера.

— Однако он решил, что достаточно будет послать сюда вас? — спросил Штубер, краем глаза наблюдая за тем, как санитары выводили из машины раненого пилота, а техники уже принимались за осмотр двигателя.

Ему важно было знать цель прибытия обергруппенфюрера. Только здесь, в «крепости», Штубер по-настоящему ощутил, каково быть носителем столь незначительного чина, как штурм-баннфюрер СС, при котором любой заезжий штандартенфюрер мог чувствовать себя повелителем. Не говоря уж о генералах СС.

И только теперь он понимал, как сложно было такому же обладателю низших чинов Скорцени готовить свои операции по похищению Муссолини, когда ему, тогда еще только гауптштурмфю-реру, тоже приходилось командовать полковниками и генералами или по крайней мере всячески давить на них. Да и в Будапеште штурмбаннфюреру Скорцени тоже было не легче, хотя там уже на него работали имя национального героя и титул «обер-диверсанта рейха».

— Собственно, садиться я должен был в Мюнхене, — сказал Шауб, — но туда как раз направлялась бомбардировочная стая англичан в сопровождении истребителей, поэтому пришлось срочно менять курс. Впрочем, это даже лучше, что небо посадило меня на ваш аэродром. В любом случае мое появление в городе должно быть неожиданным и тайным. К тому же я увижу построенный аэродром и еще некоторые укрепления «Альпийской крепости». Потому что кое-кто пытается убедить фюрера, что на самом деле никаких приготовлений, никаких фортификационных работ в крепости не ведется. Что крайне возмутительно. Это говорю вам я, личный адъютант фюрера.

— То есть состояние «Альпийской крепости» все же беспокоит Верховного главнокомандующего? — сдержанно поинтересовался Штубер.

— Почему вы задали вопрос Именно так?

— Потому что со всех сторон мне дают понять, что Гитлеру уже глубоко безразлично, что происходит в Альпах. Единственное, чем он обеспокоен, — это оборона Берлина.

— Обороной Берлина он обеспокоен, как полководец, который принял решения сражаться до конца. Причем не где-то в горах, а именно там, в столице. — По тому, с каким пафосом личный адъютант Гитлера произнес это, нетрудно было догадаться, что именно он стал одним из тех, кто Адольфу эту идею — отказаться от переезда в «Альпийскую крепость» — внушил и продолжает внушать. — Но все же намекать на. такое отношение Гитлера к крепости могут только враги и паникеры. Это говорю вам я, личный адъютант фюрера.

— Благодарю, обергруппенфюрер, — сказал Штубер, — вы меня взбодрили.

— А вы, обер-лейтенант Зонбах, готовьте машину и небольшую охрану сопровождения. Через трое суток мой самолет должен быть готов к вылету.

— Но пилоты этой машины ранены…

— Найдите других пилотов. У вас должны быть резервные экипажи. Если не найдете, усадите этих, даже мертвых.

— Что значит: «даже мертвых»? — ошалело переспросил Зонбах, у которого напрочь отсутствовало восприятие не только юмора, но и какой-либо иносказательности.

— А что вас удивляет, обер-лейтенант?! — тотчас же сыграл на этом Шауб, поднаторевший за много лет «придворной службы» на множестве всевозможных подковырок. — Вы что, только что узнали, что мертвых приказы фюрера касаются точно так же, как и живых?!

Зонбах вопросительно взглянул на Штубера, что-то едва слышно пробормотал, словно бы отгонял от себя наваждение, но тут же довольно уверенно произнес:

— Все же было бы хорошо, господин обергруппенфюрер СС, если бы вы обратились с этим к рейхсмаршалу Герингу.

— К Герингу обращаться придется вам, — начальственным тоном объяснил ему обергруппенфюрер.

— Я уже просил его штабистов прикомандировать к аэродрому несколько пилотов, оказавшихся без машин. Но они ведут себя как-то странно.

— Сейчас многие ведут себя странно, обер-лейтенант. Очевидно, прав бы генерал Шернер, когда на замечание Кейтеля о его непомерной жестокости по отношению к солдатам, утверждал: «Виселица — лучшее подкрепление любого приказа».

— Но пилотов в моем распоряжении нет, — почти в отчаянии напомнил ему Зонбах. Понимая, что если он сейчас не объяснит сложность своего положения, через трое суток окажется, что генерал Шернер действительно прав. — И вы, как личный адъютант фюрера…

— Не смейте напоминать мне, кто я такой! — вдруг взъярился Шауб. — Напоминать мне об этом позволено только фюреру. И то лишь потому, что после подавления полицией известного вам Мюнхенского путча, мы с Адольфом сидели в одной камере Ландсбергской тюрьмы![83]

Зонбах побледнел, но стоически молчал. В отличие от Штубера он не мог вспомнить, что в свое время Шауба саркастически критиковали именно за это его постоянное напоминание, что он является личным адъютантом фюрера. В отдельных случаях доходило даже до издевок. Причем самым излюбленным способом «достать» старину Шауба оставалось — самому напомнить: «Ну, конечно, вы, как личный адъютант фюрера…».

Однажды, при случае, Гиммлер и Геринг прямо пожаловались фюреру, что Шауб злоупотребляет своим статусом. Уже хотя бы тем и злоупотребляет, что постоянно, к месту и не к месту, напоминает о нем, при этом свысока относится ко многим другим высокопоставленным чинам рейха. И были неприятно удивлены, когда Гитлер неожиданно резко ответил: «Шауб имеет на это право. Он назвал себя личным адъютантом фюрера еще тогда, когда мир даже не догадывался о появлении этого самого… фюрера; когда многие высокопоставленные чины рейха еще были никем, и в большинстве своем выступали против нашего национал-социалистского движения».

После того как Шаубу передали эти слова Гитлера, он еще чаще стал пользоваться своей излюбленной фразой, однако при этом жесточайше преследовал каждого, кто хотя бы случайно, без всякого злого умысла, как сейчас — Зонбах, пытались напоминать ему о должности.

Особенно часто напоминания о том, кто он такой, удостаивались с той поры именно Геринг и Гиммлер. Адъютант явно злоупотреблял этим в общениях с ними. Да и в том, что сразу после их злополучной жалобы отношение фюрера к этим «высшим чинам» стало резко ухудшаться, тоже была «заслуга» Шауба, который, пользуясь, как шеф адъютантов[84], своей исключительной доступностью к фюреру, поставлял ему всю необходимую для таких осложнений информацию. И даже попытка примирения, к которой Гиммлер прибег, наградив Шауба какой-то странной, им самой выдуманной наградой — «Почетной саблей рейхсфюрера СС», ни к чему не привела.