Читать книгу "Ричард Длинные Руки - оверлорд - Гай Юлий Орловский"

– Я храбр, – пробормотал я, – настолько храбр, что… необходимо завести себе трусливых советников. Сэр Альбрехт, как вы полагаете, пора уже идти на обострение с соседними королями? Или рано?

Он сказал с удивлением:

– Вы с ума сошли? Рано, конечно. Я вообще не понимаю, зачем обострять отношения?

– Приятно, – ответил я. – Хоть вас эта холера не задела.

Сэр Альбрехт посмотрел на меня исподлобья.

– Спасибо, – произнес он сквозь зубы, – только я не в восторге, что меня назвали трусливым.

– Простите, сэр Альбрехт, – произнес я с искренним раскаянием. – Это так, вырвалось… Ради красного словца, как говорят, не пож amp;чеешь и родного отца. Нам вина не давай, только сострить разреши… А потом начинаются войны такие, что историки долго ломают головы, пока не говорят в озарении: все дело в экономике! Только она, проклятая, может ответить на все вопросы. И неважно, что ответы неверные, зато какие глубокомысленные… Давайте на этом военный совет закончим. Вы добивайте бедного зверя в озере, а я пойду отосплюсь. Я больше вообще-то привычен на диване, чем на коне да еще зимой.

Ночью я проснулся от свиста и грохота. Почудилось, что исполинский дракон набросился на замок и трясет в ярости, стараясь поднять и унести. Послышалось сопение, нечто огромное и горячее толкнуло, навалилось.

Я поспешно сотворил огонек, Бобик дрожит и жмется ко мне, чуть не выпихивая из постели, а в окна ветер швыряет горсти снега. За толстыми каменными стенами ревет и беснуется даже не буря, а шторм, ураган, недаром Бобик перетрусил. Собаки бесстрашны против того, что понимают, но даже самые храбрые прижимают уши при первом же ударе грома, а в грозу пытаются вырвать из руки поводок и мчаться куда глаза глядят.

– Все хорошо, – сказал я успокаивающе, – все нормально! Подумаешь, ветерок.

Бобик скульнул и попытался просунуть голову мне под мышку, чуть не оторвав руку. Я торопливо начал гладить его и чесать, стараясь, чтобы за ушами трещало погромче, заглушая рев.

Пугливо приоткрылась дверь, служаночка прошлепала старыми башмаками по каменному полу, к груди прижимает огромную вязанку дров. У камина споткнулась, поленья посыпались из рук. Она вздрогнула от грохота, оглянулась на постель расширенными в ужасе глазами:

– Простите, ваша милость… Я отмахнулся:

– Ерунда, я не спал. Бросай быстрее в огонь, а то сама околеешь.

– Да, ваша милость, да, я быстро!

Трепеща, она быстро-быстро, как суетливая белка, уложила поленья поверх багровых углей. Желтые язычки взметнулись до того, как встала на четвереньки и начала с великим усердием раздувать. Я засмотрелся, длинная ночная сорочка натянулась на округлых ягодицах, а на груди, напротив, провисла под сладкой тяжестью.

При каждом вздохе-выдохе грудь то приподнималась, то провисала еще больше, обозначая острыми кончиками соски. Огонь разгорелся, девчушка подхватилась и, отыскав совок и веник, начала шустро сгребать разлетевшиеся по полу стекла от разбившегося под ударом бури окна. Порывы ветра вбивали снег через узкое окно и бросали ей на голову.

Бобик почти перестал дрожать, но жмурился и прижимался ко мне. Девчушка сгребла стекла вперемешку со снегом, что быстро тает, рубашка совсем промокла и липнет к телу. Я услышал дробный перестук зубов, вздохнул и велел:

– Оставь совок.

Голос мой прозвучал сурово и властно. Она поспешно опустила его на пол, повернулась, трепещущая от холода и с приоткрытым в испуге ртом.

– Да, ваша милость…

– Иди сюда.

Она подошла ближе, только теперь я рассмотрел, насколько сильно озябла: лиловые от холода губы, бледное лицо, гусиная кожа на руках и прыгающая нижняя челюсть. В глазах страх и безнадежность.

– Быстро ко мне, – велел я. – Да поскорее, не хочу выпускать тепло!

Еще больше испуганная, она торопливо юркнула под одеяло, вскрикнула в ужасе, увидев пса, и замерла, прикоснувшись к его горячему боку. Бобик укоризненно вздохнул и перестал дрожать, зато девчушка затряслась еще больше.

– В-в-в-ваша м-м-м-милость…

– Ну что? – спросил я тоскливо. – Он тоже замерз, как и ты Грейтесь, пока я добрый! Надо бы погнать, но сердце у меня, как у матери Терезы.

Бобик под одеялом поднял голову и, принюхавшись к новому существу, переложил голову на более мягкие колени, чем мои. Она охнула, застыла, страшась даже дышать.

Я сказал одобрительно:

– Он теплый, как печка! Не сгоняй, быстрее согреешься.

– Ваша милость!

– Правда, – заверил я. – А то вся как ледышка.

– А он меня не съест?

– Раньше не съел?

– Тогда он прибегал к нам на кухню, а теперь я в его будке.

– Хороша у него будка! Ну, если боишься песика, перелезай ко мне.

Багровые блики бегают по стенам и по кровати, бледное личико вроде бы порозовело, но в глазах страх и колебание: кого из нас бояться больше.

Благодаря ревущему камину воздух быстро прогревается, к тому же ветер сменился и бросается с другой стороны замка, а там глухая стена, никаких окон. Девчушка начала наконец дышать, Бобик высунул голову из-под одеяла, понюхал воздух и снова спрятался. Девушка охнула, когда он начал умащиваться в своей обычной собачьей манере: три круга направо, три круга налево, а потом с удовлетворенным вздохом разом рухнуть на облюбованное место.

Она сперва косилась в мою сторону круглым блестящим глазом, как у испуганной птички, у птиц всегда удивленные глаза, наконец, решилась повернуть голову и посмотреть на меня обеими глазами.

Я улыбнулся дружески.

– Сильная буря, верно? Она прошептала:

– Очень, ваша милость… Такая бывает раз в году, да и то не каждый год.

– Это надолго?

– Нет, ваша милость.

– Ну да, сильные грозы долго не длятся, – согласился я. – А ливни так вообще… Ну как, согрелась?

Она сказала поспешно:

– Да, ваша милость. Я пойду?

Я протянул руку, положив ее на Бобика, коснулся щеки девушки. Нежная и гладкая, как чистый шелк, но все еще холодная, а когда нащупал ее руку, так пальцы все еще как ледышки.

– Ну да, – возразил я, – ты превратишься в сосульку еще на лестнице!

– У нас на кухне жарко…

– Замерзнешь по дороге. На кого Бобик будет морду складывать? Дай-ка руку…

Она робко сопротивлялась, я сунул ее длинные тонкие пальцы себе под мышку. Мы лежали лицом к лицу, между нами сладко сопел и всхрюкивал Бобик. Она снова от страха задерживала дыхание, ведь ее рука лежит на ужасном Адском Псе, но тепло постепенно пошло по ее руке, начало прогревать тело, я чувствовал, как уходит из нее холод.