Читать книгу "Стрела бога - Чинуа Ачебе"

— Люди, — ответил голос.

— Кто вы такие? И знайте, люди: мое ружье заряжено.

— Эзеулу, это я, Озамба.

— Озамба?

— Да.

— Что привело тебя в такое время?

— Беда случилась. Коза объела листья пальмы на моей голове.

Эзеулу только откашлялся и принялся неторопливо разжигать дрова в очаге.

— Подождите, сейчас я разведу огонь, чтобы увидеть ваши лица. — Одна из палок оказалась слишком длинной, и он переломил ее о колено. Потом он стал раздувать угли, пока не разгорелось пламя. — Войдите и поведайте то, что вы хотите мне сказать.

При виде внесенного внутрь тела Обики он вскочил и схватился за мачете.

— Что с ним случилось? Кто это сделал? Я спрашиваю, кто?!

Озамба начал объяснять, но Эзеулу не слушал. Мачете выпало у него из рук, и он тяжело опустился на колени перед бездыханным телом.

— Сын мой! — закричал он. — Улу, где ты был, когда это случилось со мною?! — И он уткнулся лицом в грудь Обики.

К рассвету почти все было подготовлено к объявлению о смерти Обики. У стены стояли барабаны — вестники смерти. Была найдена бутыль с порохом. Эзеулу потерянно бродил среди занятых делом людей, пытаясь помогать. Вот он разыскал длинную метлу, поднял ее и принялся подметать двор. Но кто-то отобрал у него метлу и за руку отвел его обратно в хижину.

— Люди скоро придут, а усадьба еще не метена, — проговорил он слабым голосом.

— Не беспокойся. Я сейчас же найду кого-нибудь, кто займется этим.

Смерть Обики глубоко потрясла Умуаро. Ведь такие мужчины, как он, не часто рождаются на свет. Что до Эзеулу, то он все равно как умер.

Некоторые ожидали, что Эзидемили возрадуется. Эти люди плохо его знали. Не таким он был человеком, чтобы предаваться ликованию, и к тому же ему было хорошо известно, насколько это опасно. Так что на людях он сказал только одно: «Пусть это научит его быть более осмотрительным в следующий раз».

Но для Эзеулу следующего раза не существовало. Представьте себе великого воина, который, не в пример простым смертным, всегда идет в бой без щита, зная, что пули и удары мачете будут лишь скользить по его коже, защищенной колдовскими снадобьями; представьте себе теперь, что в самом разгаре битвы он обнаруживает, что эта магическая сила внезапно, без предупреждения, покинула его. О каком следующем разе может тут идти речь? Разве может он крикнуть пушкам, и стрелам, и мачете: «Стойте! Мне нужно поскорей вернуться в свой домик для магии, помешать в горшке и выяснить, что произошло, — не нарушил ли невзначай кто-нибудь из моих домашних, возможно ребенок, колдовского табу?» Конечно, нет.

Глубочайшее недоумение — вот что сразило Эзеулу. Хотя смерть Обики была для него страшным ударом, он бы перенес его. Мужчина способен выдержать и не такие удары; это и делает мужчину мужчиной. Говорят, мужчина подобен жертвенному барану на похоронах, который должен принять все обрушиваемые на него удары без единого звука; только пробегающая по его телу дрожь боли выдает его безмолвное страдание.

В любое другое время Эзеулу, конечно, справился бы со своим горем. Он справился бы с любым горем, к которому не примешивалось бы унижение. За что, спрашивал он себя снова и снова, за что Улу так обошелся с ним — свалил одним ударом наземь и смешал с грязью? В чем он провинился? Разве не угадал он волю бога, разве не был послушным ее исполнителем? Слыхано ли, чтобы мать клала в руку собственному ребенку кусок горячего ямса, желая обжечь ему пальцы? Какой мужчина отправит сына с глиняным черепком за огоньком к соседу, чтобы наслать потом на него дождь? Бывало ли когда-нибудь, чтобы отец отправил сына за орехами на пальму, а затем взял топор и срубил ее? Однако сегодня такое случилось на глазах у всех. О чем это может говорить, как не о гибели и разрушении всех устоев? Тогда бог, поняв, что он бессилен, мог обратиться в бегство и, оглянувшись напоследок на своих покидаемых поклонников, воскликнуть: «Если крыса не может бежать, пусть пропустит вперед черепаху!»

Быть может, биение этих неотвязных бесплодных мыслей, подобное стуку крови в висках, и помрачило в конце концов рассудок Эзеулу. А может быть, тот, кто безжалостно повергнул его в прах, постоял немного над ним, а затем наступил на него и раздавил, как насекомое. Но эта последняя жестокость обернулась актом милосердия. Благодаря этому Эзеулу доживал свой век в надменном величии умалишенного верховного жреца и в блаженном неведении об окончательном исходе дела.

Тем временем Уинтерботтом, ездивший для поправки здоровья в отпуск в Англию, вернулся на свой пост и в конце концов женился на докторше. Он никогда больше не слыхал об Эзеулу. Единственным человеком, который мог бы занести молву о старом жреце к нему на Правительственную горку, был его слуга Джон Нводика. Но Джон давно уже оставил службу у Уинтерботтома и открыл табачную лавочку. Похоже, что боги и высшие силы, участвовавшие в этой истории, воспользовались Уинтерботтомом, который подвернулся им под руку, и потом в целости и сохранности возвратили его на прежнее место.

Таким образом, свидетелями окончательного исхода дела стали только умуарцы и их предводители. Для них вопрос был ясен. Бог принял их сторону в споре с его упрямым и честолюбивым жрецом и тем самым подтвердил мудрость предков, гласящую, что ни один человек, как бы велик он ни был, не может стать выше своего народа, что ни один человек не может победить в споре со своим племенем.

Если это было действительно так, то Улу выбрал опасное время для такого подтверждения. Погубив своего жреца, он накликал беду и на самого себя, подобно той ящерице из басни, которая расстроила похороны собственной матери. Ибо бог, выбравший подобное время для того, чтобы погубить своего жреца или отдать его на растерзание врагам, поощряет людей к вольностям, а Умуаро было уже готово позволить себе вольности. На христианский праздник урожая, состоявшийся через несколько дней после смерти Обики, пришло столько народу, что Гудкантри не мог даже об этом и мечтать. В своем бедственном положении многие и многие умуарцы посылали сыновей возложить клубень-другой ямса на алтарь новой веры и принести домой обещанное освобождение от кары. С тех пор весь урожай ямса с полей такого умуарца собирали от имени Сына.