Читать книгу "Слово в пути - Петр Вайль"

Тяга к изображению природы у него была всегда. Другое дело, что в «Хорошем городе-республике» пейзаж был служебен, работал на общую идею. Здесь замысел чист.

Полуслужебен-получист пейзаж в «Чудесах святого Николая», написанных для флорентийской церкви Сан-Проколо (сейчас в Уффици): четыре небольшие (метр на полметра) картины. Знатоки усматривают в «Чуде с пшеницей», где ангелы засыпают зерно в суда для страдающего от неурожая города, первый морской пейзаж в истории живописи.

Новизны в «Чудесах» вообще много — например, в пристальном внимании к ребенку. Трансформация идеи детства: дети только начинали восприниматься не взрослыми малого размера.

Панель «Воскрешение мальчика» — захватывающий ужастик. Званый обед, ушедший от стола сын хозяев, поджидающий его на лестнице черт, удушение мальчика под лестницей, горе матери над мертвым ребенком, появление святого Николая, воскрешение мальчика — все стремительно и плотно на пространстве в половину квадратного метра. В сцене «Приданое для бедных девушек» Амброджо вместо традиционных золотых шаров, которые святой Николай тайком подбрасывает в окно, изображает золотые слитки, примечательно следуя реалиям: золото сплавляли именно в такие продолговатые слитки, а не в шары. В этой сцене подлинная сиенская улица. Лоренцетти верен действительности даже в житии одного из самых фольклорных святых.

На европейских языках святой Николай, живший в IV веке, — Барийский, по апулийскому городу Бари, где хранятся его мощи. По-русски — Николай Мирликийский, по месту жительства и епископства в Мирах Ликийских (сейчас город Демре в Турции), еще чаще — Николай Чудотворец, Никола Угодник. Любимейший святой на Западе и на Востоке, герой фольклора — покровитель плавающих и путешествующих, прототип Санта-Клауса (от голландского Синте Клаас, сокращенно от Никлаас). В византийской и православной иконографии — один из самых симпатичных образов: добряк с седой бородой. Есть основания считать облик портретным — возможно, передающимся из поколения в поколение иконописцами и живописцами. В 50-е годы XX века по разрешению Ватикана барийский анатом Луиджи Мартино произвел антропологические исследования мощей, и оказалось, что известный нам по изображениям лик соответствует человеку, чьи останки лежат в гробнице.

Повествовательное умение братьев Лоренцетти столь велико, что, увлекшись этим, поневоле перестаешь обращать внимание на другие достоинства этих художников. Но вот приходишь в часовню Святого Бернардино Сиенского возле церкви Сан-Франческо, идешь по нескольким залам скромного Музея сакрального искусства — и застываешь.

Madonna del latte — «Кормящая Мадонна» — Амброджо Лоренцетти. Ради нее одной стоит ехать в Сиену. Хрестоматия материнства, при том что завораживающей красоты женщина. Какая-то грузинская княжна с миндалевидными глазами. Оказывается, этот рассказчик, философ, моралист — изумительный лирик.

Какие вершины были достигнуты в первой половине треченто! Флорентиец Джотто, сиенцы Симоне Мартини, Пьетро и Амброджо Лоренцетти: от них отсчет пошел назад, вниз, но было чему соответствовать, на что равняться. Семь десятилетий должно было пройти после смерти братьев Лоренцетти, чтобы ответ нашелся.

VII. Из интервью разных лет

Уроки самопознания

После обеда в Италии пьют исключительно эспрессо. Если закажешь кофе с молоком, на тебя посмотрят как на дурака. Это очень серьезно. Капуччино или латте — пожалуйста, но только до одиннадцати — двенадцати часов дня. Так правильно для организма. Никакого молока днем.

До того, как узнал то железное правило, интуитивно его знал, да и по сторонам смотрел тоже, учился. Точно так же, впервые оказываясь в каком-то населенном пункте, знаю, куда идти, в какое зайти кафе и что именно выбрать. Везде в Италии чувствовал и продолжаю себя чувствовать так, будто тут вырос. Италия мне дорога, но я не сразу начал понимать почему.

В жизни так случается, что всем любимым, будь это чтение или страстный роман, человек «занимается» неосознанно. И в какой-то момент наступает период рефлексии, когда он вдруг задумывается: а зачем? Для чего я это делаю?..

Зачем путешествую? — спросил себя однажды. Я склонен ко всевозможным удовольствиям. Самоограничение — слово не из моего словаря. Меня никогда не привлекало самопознание через аскетизм или изнурительную медитацию. И вдруг до меня дошло… Путешествие и есть отличный, простой, доступный, а главное — увлекательный путь к себе. Ведь, приезжая в различные места, ты смотришь не только на них, но и видишь себя самого. Переносишь себя в иные декорации, в иной антураж и фиксируешь по-новому. Для всякого человека, повидавшего мир, абсолютно очевидно, что в Париже он не такой, как в Токио, а в Буэнос-Айресе не такой, как в Нью- Йорке.

Но еще более «разным» себя ощущаешь, оказываясь в одном и том же месте с перерывом в несколько лет. Предположим, ты был в Риме десять лет назад и вот приехал снова. Рим другой. Но не потому, что город изменился, а потому, что другим стал ты…

Так вот, я любил Италию с любопытством хлопающего ушами наблюдателя. А потом вник… Италия красива, но не в этом дело. Дело же в том, что нет на свете большей гармонии в сочетании природы, климата, ландшафта, городского пейзажа, женских лиц. И нет у нас другого прошлого. Мы все, русские люди, — производное от итальянского. Это не шутка. Какая бы ни велась болтовня о том, что Россия стремится к Азии, что у страны свой, особенный, путь, я уверен: нравится нам это или не нравится, но мы европейцы. Мы воспитаны на этой культуре. Нам никуда не деться от Пушкина с Чайковским, которые учились на европейской античности и европейской же классике и на которых потом учились мы. Мы все.

В Азии я всегда чужой. Бывал там в некоторых странах, полюбил Токио и Киото, но ни на секунду не усомнился в том, что это не мое. Да, в молодости, как и многие, увлекался и философией, и литературой Востока, но «итого» в сумме показало: если хочешь, чтобы это стало твоим, придется посвятить этому всю свою жизнь. А мне дай бог на своем веку хоть как-то разобраться с западной культурой. Я не замахиваюсь на Азию. Да и зачем, когда у меня есть Франция, Италия, Испания и извод Европы — Северная и Латинская Америка?

Тяга к экзотике — веяние моды. Терпеть не могу разговоры из серии: «Париж? Да какой Париж?! Вот северная Камбоджа!..» Или: «Мы ходим только в те места, где нет туристов». Или: «Я принципиально не покупаю путеводителей, куда заведет — туда заведет». Ну и заведет в район заводских окраин, ну и наслаждайся и получи в Париже Бескудниково. Все это, скажу вам, чистой воды снобизм. Не бойтесь протоптанных дорог. Они протоптаны не просто так. Если миллионы людей до тебя ахнули при виде Нотр-Дам де Пари, ты тоже не стесняйся ахнуть. В этом нет ничего зазорного. Как и в том, чтобы в любом городе Европы как минимум часа два посидеть в кафе на центральной площади. Поглазеть на собор или какой- то конный памятник, на витрины магазинов и, конечно, на публику. Думаете, там одни туристы? Не-а. Центральная площадь есть центральная площадь — через нее проходят местные жители, и ты их сразу опознаешь.

Когда я сочинял книжку «Гений места», то привозил из каждого города гравюру, имеющую отношение к тому периоду, о котором писал. Собралась целая галерея… Приятная, пожалуй, мне одному.