Читать книгу "Блаженны мертвые - Йон Айвиде Линдквист"

И еще.

Каждый раз, когда Элиас исчезал, он делал это из страха. Анна это чувствовала. То, чего боялся Элиас, было как-то связано с этим жутким завыванием.

Сейчас, на скалистом берегу, залитом лучами солнца, при одном взгляде на сморщенное личико Элиаса, выглядывающее из-под одеяла, становилось до боли ясно, что тело Элиаса — не более чем оболочка. Высушенная сморщенная кожа, заключающая в себе что-то совсем иное, непознанное. Мальчик по имени Элиас, так любивший нектарины и качаться на качелях, исчез навсегда и больше не вернется. Анна поняла это еще тогда, в спальне Малера.

И все же, все же...

Она ходила, жила. Развешивала белье, напевая песенки, — еще неделю назад это было совершенно немыслимо. Но почему?

Потому что теперь она знала, что смерть — это не конец.

Сколько раз она приходила на кладбище, сидела у его могилы, припадала к земле, что-то нашептывая. Она знала, что тело его находится там, внизу, и в то же время понимала, что он ее не слышит, что от него ничего не осталось, кроме суммы разрозненных фрагментов: качелей, нектаринов, лего, улыбок, надутых губ и «Мамуль, ну еще один поцелуй перед сном». Когда все это исчезнет, останется только память.

Она ошибалась. Как же она ошибалась. Именно поэтому она могла сейчас распевать песенки. Элиас умер. Но не исчез.

Она откинула край одеяла, открывая доступ свежему воздуху. От Элиаса по-прежнему пахло, но не так сильно, как раньше. Такое ощущение, что все, что могло вонять, было уже... переработано организмом.

— Чего же ты так боишься?

Тишина. Анна слегка оттянула пижаму сына, давая телу проветриться. В нос шибанула резкая вонь. Как только вещи высохнут, надо будет его переодеть. Они пролежали на берегу, пока солнце не закатилось за Оландским архипелагом и с моря не повеяло ночной свежестью, и Анна снова перенесла Элиаса в дом.

Постельное белье пахло сыростью, и она развесила его на ветвях ольхи возле дома. Найдя пустую керосиновую лампу, Анна залила в нее керосин — вечером пригодится. Затем она проверила дымоход — разожгла кусок газеты и положила его в печь. Пошел дым, — видимо, забилась труба, а может, какая-то птица свила там гнездо.

Анна сделала себе пару бутербродов с икрой трески, налила стакан теплого молока, вышла на улицу и села на скалистый выступ. Доев бутерброды, она спустилась к воде — ее внимание привлек какой-то серебристый предмет, блестевший в траве.

Сначала она даже не поняла, что это такое. Здоровенный цилиндр в маленьких дырочках: подкинь такую штуку в воздух — вполне сойдет за НЛО. Потом она сообразила, что это барабан от стиральной машины, который приспособили под садок для рыбы.

Она прошлась по берегу, где нашла еще пустой тюбик крема для бритья и пивную банку. Облака начали окрашиваться в розовый цвет. Малеру давно уже было пора возвращаться.

Решив полюбоваться закатом, а заодно посмотреть, не плывет ли отец, Анна поднялась на скалистый холм за домом. Вид здесь был потрясающий. Несмотря на то, что холм возвышался над домом всего на пару-тройку метров, отсюда открывалась панорама на все окрестные шхеры.

Со стороны вечерние облака были похожи на сплошное пуховое одеяло, покрывающее низкие острова, отражаясь в кроваво-красной воде. К востоку островов не было, и море стелилось гладью до самого горизонта. Здесь становилось ясно, почему в свое время люди считали землю плоской, а горизонт — той чертой, за которой начиналась Пустота.

Анна прислушалась, но звука мотора по-прежнему не было слышно.

Сейчас, когда перед ней расстилался весь мир, казалось невероятным, что отец вообще когда-нибудь сможет найти дорогу обратно. Ведь мир был таким огромным.

Что это?

Она прищурилась, вглядываясь в заросли деревьев и кустарника в небольшой лощине на другом конце острова. Ей показалось, что там что-то движется. И точно — кусты зашевелились, и Анна разглядела что-то белое, мелькнувшее в ветвях.

Белое? Какие там у нас бывают белые животные?

Разве что те, что живут в снегах. Ну и кошки еще, конечно. И собаки. Может, кошка? Наверное, забыли или бросили. А может, случайно выпала из лодки и сама добралась до суши.

Анна направилась было к лощине, но передумала.

Это что-то было больше кошки. Скорее уж собака. Собака, упавшая за борт и... потерявшая нюх.

Анна обернулась и быстро зашагала к дому. Остановилась возле двери и еще раз прислушалась. Начало девятого, почему же отец все не едет?

Она вошла в дом, закрыв за собой дверь. Дверь опять открылась. Замка не было. Анна взяла метлу и просунула деревянную палку в ручку двери, уперев один конец в стену. Это, конечно, не замок, но животное не войдет.

Чем больше она об этом думала, тем больше нервничала.

Никакое это не животное.

Это был человек.

Она подошла к двери, снова прислушалась. Тишина. Лишь черный дрозд стрекочет вдали, подражая всем птицам сразу.

Сердце Анны стучало все быстрее и быстрее. Наверное, она просто себя накручивает. Понятное дело — одна с Элиасом, на безлюдном острове, тут кто хочешь задергается. Так уж устроен человек — нам ничего не стоит пройти по узкой планке, пока она лежит на земле, но подвесь ее над десятиметровой пропастью — и страх тут же впивает в нас свои когти. Хотя это та же самая планка.

Наверное, это крыса. Или лебедь.

Лебедь! Точно. Конечно лебедь, устроивший себе гнездо на острове. Лебедь — крупная птица.

Немного успокоившись, Анна пошла к Элиасу. Он лежал, повернув лицо к стене, словно разглядывая троллей на картинке, которая в наступивших сумерках казалась лишь темным прямоугольником на стене. Анна села на край кровати.

— Здравствуй, мой хороший. Ну как ты тут?

Звук ее голоса нарушил гнетущую тишину, отгоняя страхи. Тревога в груди постепенно улеглась.

— Когда я была маленькая, над моей кроватью тоже висела такая картинка. Только на ней тролль-папа удил рыбу со своей дочкой. У девочки в руках была удочка, а папа, такой большой и неуклюжий, показывал ей, как надо держать, осторожно придерживая дочку за локоть. Не помню, говорила ли я об этом маме, но, глядя на эту картинку, я всегда мечтала, чтобы у меня тоже был такой папа, который учил бы меня ловить рыбу, стоял у меня за спиной и был бы таким же большим и добрым. Ребенком мне ужасно хотелось стать троллем. В их мире все было таким простым — не имея ничего, они имели все.

Анна положила руки на колени, представляя себе ту картинку — где-то она сейчас? — вспоминая, как, встав на колени в своей постели, обводила пальцем контур лица тролля-папы.

Она вздохнула и посмотрела в окно. За стеклом маячил какой-то воздушный шар. Анна застыла, хватая воздух ртом. Шар оказался лицом. Раздувшимся, белым лицом с двумя черными дырами вместо глаз. Губы сгнили, обнажая зубы. Анна окаменела, не в силах отвести глаз от мертвеца. От носа осталась лишь впадина в мучнистой массе лица, словно слепленного из теста, в которое понатыкали ряд огромных зубов.