Читать книгу "Стоящий в тени Бога - Юрий Пульвер"

Болтливый Мнемон не упустил случая расширить кругозор своего чужеземного друга и сделал очередной экскурс в римскую историю:

– Однажды Катон, сам суровый Катон, явился в цирк в тот момент, когда эдилы готовились дать сигнал для старта игр. Присутствие великого гражданина мешало началу Вакханалий. Куртизанки оставались одетыми, трубы смолкли, народ томился в ожидании. Катону дали понять: он является единственным препятствием для массового удовольствия. Старец поднялся с места и, закрыв полой тоги лицо, удалился из цирка. Народ стал рукоплескать, «волчицы» сбросили «шкурки», зазвучали музыкальные инструменты, зрелище началось...

Порезвившись на арене, где отдали свои жизни тысячи гладиаторов и диких зверей, вакханки и их ликующие спутники двинулись дальше. В отличие от других праздников, полностью отмечавшихся в городских пределах, участники Дионисий только разминались в Риме, а кульминацию и финал церемонии предпочитали проводить в окрестностях мегаполиса, так как уединение на природе воодушевляло вакханок и звуки их голосов на открытом воздухе разносились явственнее.

«Эхое! Эхое!» – издавали крик почитатели Вакха. Этим кличем, по преданию, Юпитер некогда зажигал отвагу в душе своего сына, когда тот боролся с препятствиями, воздвигнутыми ревнивой Юноной. Вакхический призыв нашел отклик в душе вождя Избранных: он происходил от тайного имени Вседержителя «Я есмь!» – Яхве.

Тем временем окончательно сформировавшаяся священная процессия отправилась за город. Впереди вместе с идолом в форме пениса повезли на колеснице изваяние Диониса, расписанное киноварью. Гиерофант – жрец, обязанный руководить церемонией, символизировал Демиурга, творца Вселенной, чем несказанно удивил и обрадовал еврея, увидевшего в том признаки тяготения к Богу Единому. Носители факелов назывались лампадофоры, а их глава – Дадухе – изображал солнце.

Главная церемония состояла в шествии и несении сосудов с вином, украшенных виноградными лозами. Затем шли кенефоры – молодые женщины с корзинами, наполненными плодами и цветами. За ними следовали девы, играющие на флейтах и цимбалах, потом женщины и мужчины, замаскированные и переодетые сатирами, панами, фавнами, силенами, нимфами, вакханками, все увенчанные фиалками и листьями плюща, с растрепанными головами. Одежды их были приспособлены к тому, чтобы оставить обнаженным все, что, на взгляд правоверного, следовало скрыть. Толпа распевала Фаллион – непристойный, по мнению иудея, гимн в честь Бахуса.

За этой шумной оравой маршировали фаллофоры и итибаллы. Первые выставляли напоказ приставные уды, укрепленные на бедрах с помощью ремней. Вторые тоже носили искусственные пенисы, но гораздо больших размеров, на концах длинных шестов. Наконец, шествие замыкали четырнадцать жриц, которым архонт (еще одно звание главного распорядителя по устройству празднества) поручал всякого рода приготовления и задания.

Придя в назначенное место, на сей раз в священную рощу Вакха, которая раскинулась в глубокой долине, окруженной скалами, масса развратных, фанатически настроенных язычников вытащила из особого ящика, носившего у латинян название «арка инеффабилис», изображение Бахуса. Его поставили на складной алтарь, а в жертву принесли свинью.

Потом последовало обильное угощение фруктами и вином. Мало-помалу под влиянием пьянящих возлияний, усиливавшихся криков, неумеренных восторгов, тесного общения двух полов тысячекратно усилилось чувственное возбуждение. Безумие охватило и жрецов, и поклонников веселого божества.

Каждый из присутствующих поступал на людях так, как если бы остался один в целом мире. Самые интимные действия совершались на глазах сотен зрителей. Нагие женщины бегали взад и вперед, возбуждая потенциальных партнеров телодвижениями и бесстыдными предложениями. Мужчины же в эти моменты не заботились о том, что делали сию минуту их жены, сестры и дочери. Бесчестье не трогало никого, так как оно стало всеобъемлющим.

Похоть затуманила лица квиритов. Всегда бесстрастный эфиоп выискивал глазами мальчиков. Страсти начали одолевать и Гавлонита, но железные тиски его воли пока удерживали алчущую наслаждения плоть.

– Не вздумай играть в девственника, брат! – предупредил его Лонгин, еще сохранивший остатки рассудка. – Вспомни трагедию Орфея. Из-за любви к утраченной Эвридике он отказался совокупляться с вакханками, то есть совершил святотатство, и был растерзан ими заживо. Та же участь грозит тебе. И мы ничем не сможем тебе помочь...

С этими словами декурион отвернулся и прыгнул в толпу голых женщин, по очереди пивших вино из козьего меха...

Казалось, Иуда вновь очутился в термах: те же немыслимые позы коитуса, то же бесстыдство. Правда, фелляции и куннилингуса он не заметил, все занимались простым сексом. Только вот участников групповой оргии оказалось не несколько десятков, а несколько десятков тысяч!

– Что ж, всякую чашу полагается пить до дна, в том числе чашу позора! – пробурчал Гавлонит.

Иуда выбрал себе смазливую черноволосую молодицу с большими грудями, широким тазом и безумными глазами, отвел ее в ближайшие кусты и отдал дань похоти. Потом сменил партнершу на совсем юную девчонку, оказавшуюся, впрочем, далеко не девственницей. Выпил предложенного вина. Еще совокупился, кажется, со старухой лет сорока. Сделал еще десяток глотков из бурдюка. Вовремя оттолкнул от себя мальчика, которого пытался подсунуть под него Мнемон...

Покрывавшая все эти гнусности негритянка-ночь покраснела от стыда и удалилась, уступив место ясным лучам светила. Истукана снова спрятали в «арку инеффабилис». Алтарь сложили. Мужчины, пресыщенные выпитым пойлом и чувственными наслаждениями, возвращались, пошатываясь, в свои жилища. За ними следовали женщины и дети...

Все они были расслаблены, обесчещены – на взгляд иудея. В их же разговорах только и слышалось: «Какое богоугодное дело мы совершили! Нам это зачтется!»

– Неужто все в Риме поощряют разврат? – задал еврей в очередной раз вопрос эфиопу.

– Иные государственные мужи, в том числе сенаторы, считают, что подобные празднества, следующие одно за другим и длящиеся месяцами, служат серьезным испытанием для всеобщей нравственности. Их оппоненты выдвигают свои контраргументы: сии церемонии так или иначе связаны с почитанием Эроса, носят культовый, священный характер, включают в себя специфические религиозные обряды. По собственной воле или по воле родителей девы и юноши посвящают себя богам. Почему примеру детей не могут последовать и взрослые?

– Мнемон, ты зачем ко мне привел юного мужеложца?!

– Он решил сыграть в Пакулу Минию. Была такая дама, коя взяла в храм Вакха двух своих сыновей и упросила всех жрецов – более десятка! – воспользоваться их восхитительными нетронутыми попками. Ее поступок считается актом богоугодного рвения, достойного подражания, – снасмешничал Гай. – Зря, Иуда, ты не поддался соблазну! Юные сатиры ничуть не хуже нимф. Ладно, не изображай из себя весталку, изнасилованную целой манипулой! Ты тоже неплохо порезвился в Риме. Ах, как мы славно отдохнули, друзья! – апеллировал легат к Серторию и Лонгину.