Читать книгу "Осада - Джейк Хайт"

— Лжешь, чтоб спасти шкуру? — холодно осведомился Нотар.

— Разве? Пошли своих людей к покоям царевны после заката, и сам убедишься в моей правдивости.

Мегадука не ответил, но Геннадий понял: зерна сомнения упали на подготовленную почву. Мегадука боялся и ревновал, и ревность затуманила его разум, сбивала с толку, затупила жало недоверия. В конце концов Нотар махнул рукой — и смуглый убрал нож от горла и перерезал веревки, связывавшие руки монаха. Тот потер затекшие кисти, вздохнул с облегчением.

— Пожалуй, я поверю тебе, — сказал Нотар. — Понаблюдаю за Джустиниани, и если окажется, что ты не соврал, я выслушаю и твой план убить султана. Но если ты солгал… воистину, ты пожалеешь, что родился на свет. Иди же!

Нотар встал и вышел из комнаты, Геннадий — следом. Смуглый вышагивал позади — пугающе близко. Все вышли к едва освещенной узкой винтовой лестнице, спустились по ней на три этажа в узкий, скудно освещенный зал. Нотар подвел монаха к двери в стене, вынул ключ и отворил ее. Геннадий заглянул внутрь: тесная квадратная клетушка с соломой на полу; в углу сидит, скорчившись, Евгений.

— Что это? — спросил монах.

— Твоя келья, — объяснил Нотар, и, прежде чем монах успел ответить, смуглый толкнул его в спину.

Геннадий влетел в камеру, грохнулся на пол, больно ушибся, обернулся — дверь уже захлопнулась, лязгнув, и ключ повернулся в замке. Монах кое-как встал на ноги, кинулся к зарешеченному оконцу.

— Что же вы делаете? — крикнул в него. — Как вы смеете держать меня здесь? Я — слуга Господень!

— Вознеси хвалу Господу за то, что покамест жив, — ответил Нотар. — Тебя освободят, когда я удостоверюсь в правдивости твоих слов.

С тем он и ушел. Геннадий слышал, как его шаги затихают вдали, и затем воцарилась тишина.

— Что же нам делать теперь? — спросил Евгений.

— Терпение, друг мой, терпение. Теперь мы подождем.

* * *

Ночь выдалась безлунная, непроницаемо темная, Уильям едва различал силуэты ближайших судов, неслышно скользивших по глади Золотого Рога к турецкому флоту. Слева угадывались очертания судна Лонго, справа — генуэзского транспорта, чья громада едва различалась в темноте. Прочие суда бесследно растворились во мраке.

— Тише теперь, — шепотом предупредил Уильям команду. — Гребите осторожнее.

Уключины заранее обернули тряпками, так что слышались лишь мягкий плеск волн о борта да звук погружавшихся в воду весел. Судно Уильяма оторвалось от остального флота христиан и направилось к избранной заранее цели — двум кораблям на дальнем фланге турецкого флота. Берег и неприятельские корабли подле него были неразличимы в кромешной тьме. Христиане уже почти достигли дальнего берега и по-прежнему не могли различить силуэты кораблей, какие следовало сжечь.

— Где они? Мы не сбились с курса? — прошептал рулевому Матиас.

Тот помотал головой — дескать, не сбились. Затем слева, на турецком берегу, вспыхнули огни. Гребцы замерли, глядя туда.

— Господи боже, да что ж это? — прошептал рулевой.

— Спокойно, — прошипел Уильям.

В отблесках пламени слева по борту от Уильямова судна стали видны христианские корабли, готовые атаковать сердцевину турецкого флота. Уильям заметил посреди корабль Лонго. Судно Джакомо Коко — командующего атакой — шло первым, выбившись из общего строя, и почти достигло турок. Сам военачальник стоял на баке, громко ободряя своих воинов. С турецкого берега громыхнуло орудие, и, к ужасу наблюдавшего Уильяма, голова Коко исчезла. Обмякшее тело свалилось за борт, и пушки загрохотали одна за другой, раздирая темень языками огня. Воцарился хаос. Ядра прыгали по воде, врезались в борта, сметали христианских моряков с палуб. Уильяму померещилось, что корабль Лонго вырвался из общего смятения, но затем мрак поглотил его. Вспышка орудия снова разогнала тьму, но корабля нигде не было видно.

— Что делать? — завопил рулевой. — Поворачиваем назад?

— Нет! — крикнул Уильям. — Правь к нашему флоту! В воде люди долго не продержатся, а если доплывут до турецкого берега, пожалеют, что не утонули. Спасем, кого сможем!

— Но, синьор, пушки нас разобьют в щепы.

— Нет, прислушайся. Они больше не стреляют — боятся по своим попасть. Турки хотят добить нас. — Уильям показал на приближающиеся турецкие корабли. — Поворачивай же!

— Слушаюсь, синьор! — отозвался рулевой и скомандовал: — Справа — греби, слева — табань! Налегай!

Судно развернулось и понеслось к месту битвы. Они не проплыли и сотни ярдов, когда впереди нарисовался силуэт турецкого корабля, преградившего путь. На палубе столпились воины, но все смотрели в другую сторону, на христианские корабли, и вроде бы не замечали Уильямова суденышка.

— Ребята, пора, — объявил Уильям. — Весла в воду — и ни звука.

Судно неслышно скользнуло вплотную к врагу. Тихо зацепились за чужой борт крючьями, подтянулись.

— Готовь огонь, — прошептал Уильям, и моряк поджег фитиль бочонка с греческим огнем.

Уильям дал ему разгореться, затем скомандовал:

— Отцепить!

Крючья отцепили, судно начало относить.

— Кидай! — гаркнул Уильям, и моряки швырнули бочонок на палубу врага.

Бочонок докатился до середины ее и взорвался.

— Вперед! Работайте! — Англичанин подгонял гребцов, стремясь поскорее уйти на безопасное расстояние, а пламя объяло турецкий корабль, и тот, неуправляемый, дрейфовал, столкнулся с другим кораблем, подпалил и его.

В ярком огне плавучих костров открылось: христианский флот отступает, турки спешат перехватить отстающих. Рядом с горевшими кораблями увидели с дюжину человек, барахтавшихся в воде. Турецкая галера гребла к ним — прикончить или пленить.

— Туда! — крикнул Уильям рулевому. — Гребите к тем людям, и поживее!

Они подоспели вытащить людей из воды, как раз когда рядом посыпались стрелы с неприятельской галеры. Однако Лонго среди спасенных не оказалось. Уильям встал на баке, обозревая залив, но рулевой потянул за рукав.

— Синьор, время уходить! — закричал он, указывая на приближавшуюся галеру.

— Ты прав, — согласился Уильям. — Гребем домой.

А спасенным, скорчившимся и дрожавшим в ознобе, он посоветовал:

— Садитесь за весла — согреетесь!

Они без труда оторвались от медленной галеры и уже находились на полпути через залив, когда наткнулись на двоих пловцов, упорно продвигавшихся к христианскому берегу. Спустя минуту Уильям уже помогал Лонго и Тристо вскарабкаться на борт.

— Я уже дважды тебе должник, — сообщил Тристо, лязгая зубами от холода.

Все трое посмотрели на турецкий берег, где под защитой пушек прятались в гавани корабли, хорошо видные в свете трех других, пылавших. Христиане потеряли в неудачной атаке вдвое больше кораблей, чем турки. Это была катастрофа.