Читать книгу "Офицер. Сильные впечатления - Сергей Морозов"

— А разве отец видел, как ты рожала? — удивленно спросила Маша.

— Ты с ума сошла! — воскликнула мать. — Этого еще не хватало! Как тебе только в голову могло такое прийти?!

Маша наморщила лоб.

— Просто ты говорила, что отец тебя избегает…

— Какая же ты безмозглая, Маша! А еще журналистка!.. Твой отец совершенно особый случай. Вот ему бы, пожалуй, не мешало бы посмотреть, в каких муках я вас с Катей рожала. Может быть, у него и проснулась бы совесть…

— Тебе виднее, мама, — смиренно кивнула Маша.

Тем временем мать переключилась на зимние вещи и обувь.

— Ужас! Ужас! — восклицала она. — Свитера валяются как попало. Ни нафталина, ни хотя бы апельсиновых корок! Хорошо еще, что не успела завестись моль… А твоя обувь! Неужели так трудно было хорошенько ее почистить, а внутрь напихать бумаги, чтобы она не теряла формы!

— Ну мама! — взмолилась о пощаде Маша.

— Что «ну мама»? Ты думаешь, что найдется порядочный мужчина, который захочет на тебе жениться только потому, что ты научилась чесать языком по телевизору? Как только он увидит, что двадцатипятилетняя баба не умеет создать элементарный уют и даже не стремится к этому…

Однако Маша вдруг перестала слушать и погрузилась в размышления о том, что ей как раз очень бы хотелось, чтобы Волк находился рядом и держал ее за руку, когда она будет рожать их ребенка. Она была уверена, что если он и будет при этом переживать, то только из-за того, что присутствует при великом таинстве, а то, что будет вылезать из нее, покажется ему драгоценным слитком чистого золота!.. Что же касается надушенного постельного белья, аккуратно сложенных наволочек и прочего, то уж, наверное, после того, что ему довелось пережить с идеальной Оксаной, его уже ничем не удивишь…

— Маша! — одернула ее мать. — Як кому обращаюсь?

— Я слушаю, мама. Конечно, ты абсолютно права. И ты именно такая женщина — с принципами…

— По крайней мере, стараюсь быть такой, — серьезно сказала мать, не замечая ее иронии.

— Но почему тогда, несмотря на все твои принципы, — вырвалось у Маши, — отец так поступает с тобой? Несмотря на все твои маникюры, педикюры и надушенное белье?!.

— Я думаю… — так же серьезно начала мать, — я думаю… — продолжала она, кусая губу.

И вдруг, бросив все, упала на софу и закрыла лицо руками.

— Мамочка… — прошептала Маша, усаживаясь рядом.

Сквозь пальцы матери текли слезы.

— Боже мой, Маша, — вдруг всхлипнула она, — разве у тебя совсем нет лент для бантов?

— Лент для бантов? — изумленно повторила дочь.

— Ну да. Ни одной ленты?

— Но зачем мне они?

— Зеленые, желтые, синие ленты… Девочки должны носить банты. Это очень красиво! — продолжала бормотать мать, не слушая.

— Хорошо, хорошо! — испугалась Маша. — Я обязательно накуплю лент. Я научусь складывать наволочки и ароматизировать белье. И не позову мужа смотреть, как из меня вылезает кусок мяса, потому что этого просто никогда не будет…

— Ах, Маша! — вздохнула мать, растирая слезы по щекам. — Будет, будет!.. — Потом она вытащила из сумочки носовой платок и, встряхнув, приложила к лицу. — Какая же ты глупая, Маша!

Дочь прижала ее к себе, и минуту они молчали. Потом мать сказала:

— Не знаю, что со мной будет, если он уйдет от меня.

Маша гладила ее по волосам и не знала, как успокоить эту женщину, угробившую тридцать лет своей жизни, чтобы соответствовать принципам, которые должны были обеспечить ей семейное счастье. Что она могла посоветовать этой принципиальной женщине, если у нее самой не было никаких принципов, за исключением разве что самых порочных… Однако, несмотря на бездонную пропасть, наполненную принципами, которые их разделяли, Маша прекрасно понимала мать и понимала, почему та страдает.

Наконец мать взяла себя в руки и, высвободившись из объятий дочери, принялась собирать шпильки, которые рассыпались по покрывалу. С распущенными волосами она казалась такой беззащитной и такой родной. Маша пристально всматривалась в нее. Не так уж трудно было себе представить, какой красавицей была ее мать, когда отец на ней женился. Но от этого Маша огорчилась еще сильнее. Она даже позавидовала сестре Кате, которая в эту минуту наслаждалась жизнью у самого синего моря в окружении преданного мужа и любимых чад и была избавлена от истерик родительницы.

— А ты помнишь, — вдруг грустно спросила мать, — когда тебе было семь лет, я водила вас на елку в Кремлевский Дворец?

* * *

Еще бы ей не помнить!

Мама нарядила девочек, как кукол — в кружевные платьица, лакированные туфельки с золочеными застежками и розовые чулочки. Но главным украшением были яркие цветные банты в волосах, которые были тщательно завязаны дома, а потом с величайшими предосторожностями извлечены в фойе Дворца из-под меховых капюшонов цигейковых шубок.

Перед представлением мама повела девочек в роскошный буфет, где позволила им есть и пить что только душа пожелает и причем в любом количестве. Вдобавок они получили по пластмассовому сундучку в форме Грановитой палаты, которые были доверху набиты лучшими конфетами, шоколадом и мармеладом.

Когда они уселись в зале в глубокие плюшевые кресла, то немедленно принялись вытрясать из сундучков содержимое и рассматривать конфетные обертки. В проходах между кресел ходили ряженые: медведи, зайцы, волки. Потом откуда-то с потолка спустился в зал Дед Мороз и стал искать Снегурочку, которая содержалась в устроенной на сцене избушке Бабы Яги. Злая старуха хотела воспрепятствовать наступлению Нового года, но самоотверженный Иван-царевич, конечно, расстроил все ее козни.

Словом, это был прекрасный детский праздник. Катя и Маша, щипля друг дружку и тыча пальцами на сцену, то пугались, то хохотали до колик, а мама даже не делала своих обычных замечаний.

Вообще-то Маша помнила много таких новогодних праздников и утренников, но тот запомнился ей особо по двум причинам.

Во-первых, потому что мама с самого начала была чрезвычайно напряжена и озабочена тем, что папа, который должен был присоединиться к ним в зале, никак не появлялся, и мама, вместо того чтобы смотреть на представление, все время оглядывалась назад — не идет ли он. Но папа так и не пришел.

Во-вторых, в самом конце праздника Кате вдруг сделалось плохо. Видимо, она переусердствовала в буфете с запеченными грибами, которые подавались в прелестных никелированных сотейничках. Она внезапно побледнела, и ее мгновенно вывернуло прямо на кружевное платьице. Это так испугало ее, что она принялась громко плакать, а маленькая Маша, естественно, к ней тут же присоединилась, и маме пришлось выводить девочек из зала, так и не дождавшись конца представления.

Дома Кате сделали промывание желудка, измерили температуру, положили на лоб компресс и уложили на диван в гостиной. Маша устроилась рядом, и им было разрешено смотреть телевизор ночь напролет. Сестры смотрели телевизор и обменивались фантиками, пока обеих не сморил сон.