Читать книгу "Не трогай кошку - Мэри Стюарт"

Роб встал и взял меня на руки вместе с одеялом.

– Боюсь, пора выбираться отсюда. И тебе пора одеться. Ты замерзла. Вот твоя одежда, уже высохла.

Я повиновалась, а он взял крышку люка и стал осторожно устанавливать на место.

– Ну и что будем с этим делать? Молчать как Уильям?

Я рассмеялась, подпоясывая халат. Да, ни ему, ни роскошной ночной рубашке из Фуншала уже никогда не бывать прежними.

– Старый скряга! Он ведь ни единой душе не рассказал, даже Нику! Припрятал все для себя и написал эти стишки. Неудивительно, что его хватил сердечный приступ, когда Ник стал использовать павильон как любовное гнездышко.

– И тогда Ник получил проклятие за зеркало. Ну ладно... – Крышка плотно закрылась. Роб выпрямился. – Ну вот. А теперь начинается день. И день наверняка будет хороший – по крайней мере, мы встретим его вместе, и с тайнами почти кончено.

– Почти?

– Я хочу сказать, мы выяснили почти все, что твой отец хотел сказать тебе. Все, кроме последнего кусочка.

– Его разгадку я тоже знаю, – сказала я.

– Ну и?.. – спросил Роб, но я покачала головой:

– Не сейчас. Я все расскажу тебе позже... После завтрака.

– Завтрак! – Он сладко потянулся, одарив меня своей широкой улыбкой. – Черт возьми, ты совершенно права: завтрак прежде всего! Твоя кухня затоплена, но у меня можно найти бекон и яйца. Пошли?

Мы вышли на ступени павильона. Вода уже ушла далеко: поодаль на просеке глубина была не более семи-восьми дюймов. В неподвижном утреннем воздухе вода была тихой, как стекло, а под ней, как в хрустале, выпрямились цветы и травы, словно паря в воздухе. Под зеркальной поверхностью дерн казался зеленым и упругим, а над ним, широко раскрывшись солнцу, плавали лютики, и каждый цветок держался на воде, но и внутри их была чистая вода. На мели вверх смотрели анютины глазки, как подводные существа, наблюдающие за поверхностью. Даже бледная вероника сохранила свое достоинство, ни один лепесток ее не был смят. Луговые лилии замерли, словно созданные из воска и слоновой кости. Маленький голавль из рва, заблудившись, метался среди маргариток, трепеща красными плавниками.

Взявшись за руки, мы спустились по деревянным ступеням и ступили на волшебное стекло лабиринта. Я провела Роба через все повороты, и мы прошли мимо развалин нижнего шлюза, где в грязи у подножия каскада валялась статуя ловившей рыбу кошки, как свидетельство опрометчивости тех, кто трогает то, что не положено.

Повсюду валялись обломки, но ров вернулся в свои берега, и лебеди счастливо ловили рыбу в озере рядом со своей серой флотилией. Старый дом, как мираж, возвышался над своим отражением, и только след от воды показывал, как высоко поднималось ночью наводнение. Весь забрызганный грязью, будто ржавый, под лимонными деревьями стоял «фольксваген». А на мосту стоял и озирался мой троюродный брат Френсис.

Другой Эшли. Светлые волосы, серые глаза, изящное сложение и тот же милый изгиб губ, какой был у моего отца. Мой добрый братец, поэт. Разоренный сад, грязь на мосту, затопленную аллею он созерцал с мечтательным выражением и разве что намеком на ужас.

Френсис увидел нас. Если он и заметил что-нибудь странное в изжеванной одежде Роба или моей ночной рубашке, измазанном халате и босых ногах, то ничем не выдал этого.

– Бриони! – воскликнул он, просветлев. – Роб, я рад тебя видеть! Ради бога, что это вы тут делаете? Наверное, ночью была буря, судя по этому разгрому. А я думал, верхний шлюз выдержит любой ливень.

– Выдержал бы, если бы кое-кто туда не сунулся, – прямо ответил Роб и добавил, когда Френсис выпучил глаза: – Да, разгром больше, чем ты думаешь. Мы должны многое рассказать тебе, и слушать будет не совсем приятно, но боюсь, это не может ждать.

Френсис переводил взгляд с меня на Роба и обратно. Только теперь он заметил необычность в наших нарядах.

– Тогда давайте. Рассказывайте.

Посмотрев на меня, Роб кивнул:

– Это твоя история, милая. Начинай.

И я рассказала, с самого начала, с крутой баварской дороги, не упустив ничего, кроме нескольких деталей, касавшихся только нас с Робом. Я также ничего не сказала о секрете «Ручья» Уильяма, это я хотела рассказать Робу наедине. Когда я дошла до сцены с Эмори и Джеймсом в моем коттедже прошлой ночью, то замялась, не зная, как умолчать о звонке Лесли Оукера и о том, почему вдруг Эмори принял свое убийственное решение, но мне не стоило беспокоиться: всевозрастающий гнев Роба дошел до той точки, когда он, услышав о нападении Эмори, уже ничего не замечал, поглощенный собственной яростью. Я так до сих пор и не уверена, выразилась ли та вспышка ярости в словах или с силой бронебойного снаряда поступила прямо из его сознания в мое. Когда Роб снова пришел в себя, щекотливая часть миновала и сказка сказывалась дальше.

Когда я закончила, последовала тишина. Роб сел на ограду моста рядом со мной, обнял одной рукой и прижал к себе. Я ощущала в нем прилив прежнего гнева и оберегающую любовь. Еще я заметила пробежавшую по руке дрожь. Роб молчал.

Солнце начало припекать, и по воде под нами скользил свет. Я прикрыла глаза и оперлась на руку Роба. Френсис стоял, отвернувшись от нас. На каком-то этапе рассказа он отошел на другую сторону моста и теперь стоял у парапета, глядя вниз на воду.

Нам повезло, подумала я, что первый вестник, так сказать, дневного мира оказался человеком, с которым можно разделить бремя. Я знала, что Роб, чьи мысли текли параллельно с моими, думал о будущем и старался войти в контакт с этим миром. Он также старался осознать, что означают ночные события не только для Эшли и моих родственников, но и для нашего с ним будущего.

Кое о чем можно было догадаться. Даже если Эмори в конце концов спасся (что представлялось маловероятным, судя по описанным Робом ранам), близнецы никогда не вернутся в Эшли, чтобы как-нибудь завладеть им. Учитывая права Роба, продать землю невозможно, и, следовательно, она не представляет для братьев интереса. А любая угроза мне или Робу устраняется событиями прошлой ночи: если мистер Эмерсон и полиция все узнают, Эмори и Джеймс могут считать большой удачей, что унесли ноги. А на всякий случай нужно принять меры, подумала я. Я напишу всю историю последних дней, факт за фактом, и спрячу ее вместе с копиями кое-каких документов как гарантию на будущее. Заходить дальше было бы бессердечно по отношению к отцу близнецов и Френсису. По английским законам, если я и Роб решим не настаивать на своих правах, больше от нас ничего не требуется. Что касается дорожного происшествия в Баварии – это другое дело. Как ни рада я была узнать, что это в самом деле несчастный случай, я не могла простить Эмори последующего бесчеловечного своекорыстия. Однако и не могла усугубить несчастье его отца, передав сведения баварской полиции. Я как можно скорее позвоню герру Готхарду и попрошу прислать фотографию назад для моих архивов. Что касается оставленных близнецами долгов, то «Ручей Уильяма» и унаследованное поместье решат эту проблему и успокоят дядю Говарда. А близнецы – или уцелевший Джеймс – устроятся там, куда забросят их небеса. В Южной Америке? В Мексике? В любом случае им придется начинать с нуля, и Джеймс, оказавшись предоставленным самому себе, получит не больше, чем заслужил... Я не печалилась, что так или иначе больше никогда их не увижу. И жалела не о тех двоих – преступном и слабовольном, что были здесь прошлой ночью, – а о тех своенравных и обаятельных мальчишках, живших здесь с нами много лет назад.