Читать книгу "Комната Страха - Эля Хакимова"

Глава 14Рождество

Следующим утром, усевшись, в конце концов, в машину, Ева облегченно вздохнула. Макс проверил, как устроились его пассажиры на заднем сиденье, и очень осторожно тронул машину с места. Ева все больше и больше удивлялась – откуда у него столько «тревожливости»? Можно подумать, Виола его заразила вирусом чрезмерной заботливости. Вообще, как он изменился за последнее время! И когда все это началось? И что, собственно, «это»?

Но, честно признав, что изменения претерпела скорее она сама, Ева вынуждена была приняться за обдумывание этой мысли, благо дети спокойно уснули. «Итак, что произошло? Я привыкла к нему? Или… Не то ли это самое, которого не существует? Настоящая любовь… Что еще? Можно ли ему доверять? Он спас меня и моих детей. Но, с другой стороны, если бы его не было в моей жизни, то не было бы и его брата. И детей тоже не было…» Прижав детей к себе, она едва их не разбудила. Недовольно поморщившись, девочка так и не открыла глаз. А мальчик внимательно посмотрел на Еву, улыбнулся чему-то своему и снова заснул. Ответно улыбнувшись отражению Макса в зеркальце заднего обзора, она попыталась представить его мальчиком до аварии, в которой он потерял семью.

Когда он рассказывал о той аварии, Еву впервые резанула по сердцу острая жалость к нему, обычно такому сильному, сдержанному и закрытому.

Теперь как будто защитный слой, стальное забрало упало с его лица, открыв ей все движения его мысли, почти все его чувства. Это было уже совсем другое лицо, с морщинками вокруг глаз, с выразительно подвижной челюстью и упрямым подбородком, с живыми бровями и блеском глаз. Совершенно другого человека видела она теперь, глядя на Макса.

Но, может, дело не в предмете разглядывания, а в ее глазах? Может, она стала иначе смотреть на него? Открылся третий глаз, позволяющий ей с большей снисходительностью смотреть на Виолу, Марфу, бабушек? Они ведь явно стали меньше раздражать ее, стали более понятными и интересными, менее страшными.

Дом же, напротив, перестал быть ее убежищем, а внутреннее пространство – реальностью, порой более первичной, чем окружающее. Как улитка, лишенная своего хитинового панциря, Ева была теперь менее защищенной, но и более… свободной?

Что именно имело эти глобальные для нее последствия – страшные ли события (о многих из которых она узнала от Макса, несмотря на то, что являлась их главной участницей)? Рождение детей и связанные с этим изменения и, собственно, осознание своей телесности? Сближение планет или что другое? Перестав уже быть категоричной, она допускала все причины в отдельности и вместе взятые.

Одно она знала точно: факт – вещь одновременно сколь неизменная, столь же и многозначная. Все относительно. Относительно смотрящего, относительно действующего, относительно времени и пространства. В любом случае, Сеньору она теперь понимала более чем хорошо и уж ни в коем случае не осуждала. Еще бы! Иметь на руках двух близнецов, двух маленьких человечков, вышедших непосредственно из нее. Любопытно, как ее дети будут жить рядом друг с другом? Будут ли так же, как Макс и его брат, слышать мысли, придумают ли свой собственный язык? Как сильно будут похожи и насколько будут отличаться?

Разговаривать с Максом не было никакой возможности. Перекрикивать шум мотора Ева опасалась, не хотела разбудить мирно заснувших детей, и поэтому ей ничего не оставалось, как беззастенчиво глазеть в окно. Город они уже проехали, и начались бескрайние белоснежные поля и леса по колено в снегу. Что подкупало в загородных пейзажах, так это то, что снег здесь был, как ему и полагалось, белым и главным. Это в городе он сдавался и таял на тротуарах и дорогах, где его засыпали реагентами, солью; где его соскребали и собирали в огромные кучи, – грязный, униженный, скомканный и свалявшийся в камень, утративший свою пушистость, легковесность и непогрешимость.

– Вы здесь все спите или есть кто бодрствующий? – Макс, открыв дверцу машины, начал процесс выгрузки пассажирского состава, когда они подъехали к дому.

Ева, вздрогнув от неожиданности, непонимающе воззрилась на него. Залитая ослепительным светом фигура. На фоне заснеженных елей с тяжело груженными богато искрившимся снегом кружевами. Но дочь, уже в нетерпении зашевелившись и накуксившись в последнем, честном предупреждении перед криком, заставила ее поторопиться и протянуть теплый сверток Максу.

Как будто только этого и добивавшаяся девочка тут же забыла о решении поплакать. Поглядывая на Макса украдкой, Ева поражалась, как это некоторым удается так естественно держать детей. Сама она чувствовала себя до ужаса неуклюжей и жутко боялась причинить боль или неудобство этим необыкновенно хрупким существам, с кожицей тоньше цветочных лепестков, пушковой нежности волосками на мягких головах и по-птичьи тонкими косточками.

Со вторым конвертом на руках Ева выкарабкалась из машины прямо в радушные объятия Фани.

– Ева, девочка моя! – только и могла повторять как заведенная ее рыдающая тетка. С опаской следя за ней, Ева раздумывала, не следует ли забрать обратно сына у расчувствовавшейся старушки.

Макс же попал в плен Виолы, но мужественно не сдал на руки законной бабушке свою ношу. Так они и подошли к дверям дома, выстроившись паровозиком на узкой тропинке, вырытой в глубоком снегу.

В доме их уже ожидали почти все родственники, съехавшиеся на это Рождество к бабушкам. Неловкая заминка, и вот волна возгласов, поцелуев и восторгов захлестнула только что прибывших. Срывая с них верхнюю одежду, требуя ответов на море невпопад заданных и уже устаревших вопросов.

Виола в полной мере наслаждалась фурором, который произвели ее внуки. Никто так не сиял и не был так счастлив в этот радостный день, как она, орлицей склонившаяся над внуками, полоща крыльями и гордо озираясь по сторонам.

Ну, разумеется, в первую очередь их повели на кухню – пить чай с дороги. Ева, давно соскучившаяся по деликатесным кондитерским изделиям, с наслаждением принялась за угощение, значительно меньше отдавая должное общей беседе за столом, предоставив Максу самому выплывать из бурного, полного рифов и мелей дружески-семейного допроса. Очнулась она, только услышав знакомое имя, упомянутое в разговоре Фани:

– Получила очередное письмо от девочки, – с гордостью повествовала тетушка о своей любимейшей племяннице. – Пишет, что открыла свой ресторанчик, просила прислать несколько рецептов. Сама сообщила кое-что интересное из того, что готовит ее шеф-повар (она так занятно его описывает, ну просто умора, я вам непременно почитаю). Надо признать, у этого типа есть кое-какие способности, – с некоторой ревностью вынуждена была согласиться Фани. – Вот это овсяное печенье, кстати ешьте-ешьте, по его рецепту!

Все, кому досталось лакомство, торжественно согласились и столь же единодушно признали за Фани первенство в кулинарном искусстве. Только Макс уж слишком пристально посмотрел не на Фани, а на Еву, выискивая на ее лице хоть что-то, кроме неземного наслаждения бисквитами, с увлечением поедаемыми ею в этот момент. Тщетно.

– Нет, решительно я должна навестить ее. Кто знает, может, и мой опыт пригодится Ларочке, – продолжала вдохновенно вещать счастливая Фани.