Читать книгу "Мы вращаем Землю! Остановившие Зло - Владимир Контровский"

Но ротные все еще выйти успеют, успеют в комбаты,

Которых пока еще запросто могут убить

Вот уже зазвучали трофейные аккордеоны,

Вот и клятвы слышны жить в согласье, любви, без долгов

А все же на Запад идут, и идут, и идут батальоны,

А нам показалось, почти не осталось врагов…

Владимир Высоцкий, «Песня о конце войны»

Берлинский гарнизон сложил оружие второго мая, и после взятия столицы Третьего Рейха многие уже расслабились, полагая, что война закончена. Но по лесам еще бродили крупные группы фашистов (до полка, иногда с танками и артиллерией). Некоторые из них не знали о приказе генерала Вейдлинга о сдаче в плен гарнизона Берлина, некоторые ему не подчинились, а некоторые не хотели сдаваться русским и стремились прорваться на запад. И продолжала литься кровь…

Вернувшись из поездки в Берлин, Дементьев заночевал в Науэне, в приглянувшемся ему доме: темнело, и ехать ночью в расположение своего дивизиона через лес, где все еще постреливали, он счел неразумным. Дом был пуст, однако Павел не пошел на второй этаж, в спальню, — обосновался в одной из комнат первого этажа, где стояла старинная мягкая тахта. Скоротав вечер с офицерами полка, ездившими вместе с ним на экскурсию в поверженную столицу Германии, он уже собирался мирно лечь спать, когда в дверь его комнаты негромко постучали.

— Да! — отозвался Павел, бросив взгляд на кобуру с пистолетом, лежавшую на кресле возле тахты, где он приготовил себе постель. Дверь тихонько приоткрылась.

На пороге стояла та самая немка, которую он застал вчера в этом доме.

— Guten Abend, Herr Major, — сказала она, вежливо наклоняя голову.

— Добрый вечер, то есть гутен абенд, фрау. Или вы фройляйн? — ответил Дементьев, рассматривая гостью. Молодая женщина принарядилась: на ней была длинная темная юбка и белая блузка с кружевными рукавами, волосы аккуратно уложены.

Познаний Павла в немецком было явно недостаточно для беседы с дамой в интимном полумраке — вряд ли сейчас были уместны хорошо известные Дементьеву выражения «Хенде хох!» и «Гитлер капут!», однако ситуация как-то не вызывала у него желания прибегнуть к услугам переводчика (да и где его искать на ночь глядя?). Он узнал, что немку зовут Эльза, понял, что она благодарит «господина майора» за доброе отношение, а потом разговор зашел в тупик — слов не хватало. Но Эльза вышла из затруднительного положения без слов: глядя на Павла круглыми синими глазами, опушенными длинными ресницами, и чуть покраснев, она медленно и аккуратно начала расстегивать свою нарядную белую блузку…

Ночь была жаркой. Эльза сладко стонала, закидывая за голову руки, шептала «майн либер Пауль» и вообще вела себя как истосковавшаяся жена, наконец-то дождавшаяся мужа. Ее ласки были искренними, но было в них и еще что-то — женщина очень старалась и делала все, чтобы понравиться «герру майору». Жил в немцах страх перед «русскими варварами», и жила в подсознании немок память прапрабабок, по городам и селам которых прокатывались волны бесконечных европейских войн. И эта память диктовала их праправнучкам простую модель поведения: лучше переспать с приглянувшимся офицером и ублажить его, чем быть изнасилованной в сарае пятью солдатами — немки не ожидали другого к себе отношения со стороны победителей.

Павел остро жаждал женщину — его молодое, здоровое, сильное тело требовало ее, — и был благодарен Эльзе за эту пьянящую ночь. Но ощущал он и оттенок фальши в страстных ласках молодой немки, и поэтому утром он расстался с ней без сожаления и уехал к себе в дивизион — война еще не кончилась.

* * *

Дивизион стоял под Науэном в небольшом селе. В этом же селе вместе с «катюшами» разместились зенитный дивизион и противотанковая батарея какой-то другой нашей части. На даче крупного немецкого заводчика разведчики дивизиона обнаружили самую шикарную машину того времени: «опель-адмирал». Увидев «опель», Дементьев сразу же понял, что его придется отдать начальству, но не мог отказать себе в удовольствии сначала хоть немного покататься на таком красавце.

Он возился возле машины, когда к нему подошел замполит дивизиона.

— Поговорить бы надо, Павел Михайлович, — кашлянув, сказал комиссар.

«О чем это, интересно знать?» — подумал Дементьев и решил совместить приятное с полезным.

— Так давайте прокатимся, — предложил он, — машина-то какая! Заодно и поговорим.

Они мчались по полевой дороге, ведущей в тенистый зеленый лес, и майской солнце обстреливало ветровое стекло «опеля» тысячами золотых бликов. Машина играючи давала сто восемьдесят километров в час, и Павел впервые понял, что такое настоящий автомобиль. Дементьев наслаждался скоростью и послушной ему мощью, но тут замполит подпортил ему настроение.

— Ты, говорят, с немкой завел шуры-муры? — спросил он без обиняков.

«Ого! — Павел мысленно ахнул. — И двух дней не прошло, а они уже все знают: и чего было, и чего не было. У политработников глаза и уши даже на заднице имеются, не иначе!».

— Нет, — продолжал между тем комиссар, — если ты так, мимоходом ее прижал, да не силком, а по согласию, то ничего страшного. Сейчас многие этим грешат — все мы люди, а немки перед нами юбки задирают охотно. Но вот если у тебя с ней что-то серьезное, то лучше не надо — помни про капиталистическое окружение. Наш Иванов тебе спуску не даст — мигом доложит куда следует. Нужны тебе эти неприятности, командир?

— Не беспокойся, комиссар, — сухо ответил Павел, глядя на дорогу. — Не собираюсь я не ней жениться, так что пусть товарищ Иванов спит спокойно.

— Ты лучше о своем спокойном сне побеспокойся. В общем, я тебя предупредил, а дальше ты уж сам думай, товарищ майор, — у тебя своя голова на плечах.

Проехав километров пять, развернулись и понеслись обратно. Машина шла мягко, мотор ласково урчал, и Дементьев вскоре выбросил из головы слова замполита. Было бы о чем думать — Павел ведь и в самом деле не собирался не то что жениться, но даже сколько-нибудь долго хороводиться с Эльзой, и дело тут было вовсе не комиссаре полка Иванове, а в нем самом, майоре Павле Дементьеве.

Когда они вернулись, Павел предложил замполиту еще раз проехаться по тому же маршруту — в лесу начальство не увидит. Но тот вздохнул (с явным сожалением) и отказался.

— Мне надо собрать совещание офицеров по вопросу поведения солдат по отношению к местному населению на оккупированной территории. С тобой-то я уже, — он усмехнулся, — провел разъяснительную работу, можешь не приходить, но у меня еще три сотни гавриков, и все они так и водят носами по сторонам, как коты мартовские: где бы чего урвать сладкого. У многих сердца злобой горят, да и подтрофеить в особо крупных размерах ручонки кое у кого сильно чешутся. Так что — не могу.

Ехать одному Павлу почему-то не хотелось, не хотелось и идти на политбеседу — что нового он там услышит? Майор забрался в свой дом на колесах, и взгляд его упал на шашку, висевшую на ковре. Эта шашка, положенная по штату артиллерийским офицерам батарей на конной тяге, прошла с ним всю войну — он не бросил ее даже тогда, когда бежал от немцев подо Мгой. Павлу ни разу не пришлось пользоваться шашкой как оружием — не танки же ею рубить, — лишь иногда он показывал ею, как жезлом, дорогу своим машинам.