Читать книгу "Плерома - Михаил Попов"

Изяслав Львович прижал маленькие руки к груди.

— Только вы не подумайте, что я хочу утверждать, что «Рай.Центр.» — это какой-то абсолютно непогрешимый текст. Нет. Композиция слегка кривовата. Экспозиция, выполненная в виде этакого «Пролога на Земле», непомерно растянута. Не отличался наш друг, как бы это правильно выразиться, фундаментальной образованностью. Интересовался всем, но ничего толком не знал. Поэтому философствования там у него часто вульгарны и раздражающе приблизительны. В вопросах же богословских он просто дикарь. Что он там несет про Будду, или про Христа — веки вянут. Но дело ведь не в этом.

— Ну да, — кивнул Бандалетов, — мир создал.

— Да, да, при всех несомненных минусах, произвел на белый свет нечто такое, что превыше, что важнее… Он все угадал. До таких деталей! Например, он точно предсказал, что вы, ближайшие к нему люди, останетесь друзьями, и в том мире, и в новом. Ведь вы не будете этого отрицать. Ведь угадал, правда? И это притом, что он ведь даже не закончил книгу толком.

— Что вы имеете в виду? — насторожились оба.

— Рукопись формально, так сказать, не завершена. К концу ему роман вроде как стал надоедать. Повествование стало дробиться на маленькие, куцые главки. Я нафантазировал себе образ — представьте человека, который шел, шел и вдруг понял, что впереди пропасть. Сначала сбросил скорость, потом засеменил, заосторожничал. Шажок короче, полшажка, четверть, и осталось совсем мало, чтобы заглянуть туда, в эту самую пропасть. Последней точки и слова «конец» там нет.

Крафт с Бандалетовым переглянулись. Тихон Савельич вытащил переговорник и начал усиленно тыкать в него пальцем.

— Как я раньше не сообразил! Надо позвонить кому-нибудь в Америку, там-то должен был бы уже наступить день.

Крафт резко встал и подошел к окну.

Валерий Андреевич Тихоненко брел по мосту через Сомь к Лазарету, цепляясь за перила. Еле волочил ноги, сипел, с трудом приподнимал лысую голову, чтобы определить, сколько осталось. Остановился, чтобы отдышаться, но у него не получалось. В кармане булькнул переговорник, и голос отца заныл:

— Валик, она все-таки повесилась, и я ни до кого не могу дозвониться, никто не едет, Валик. Даже Лазарет не отвечает. И темно, все еще темно.

Нарушитель закона медленно сел на настил и прислонился спиной к стойке перил.

Офицер Сурин подбежал к тумбе коммуникационной кабины и застал там целую толпу с фонариками, свечами и какими-то другими осветительными приборами. Все сгрудились, устремляясь в одном направлении, к дверям кабины, там что-то происходило, люди подпрыгивали, чтобы что-то рассмотреть. Сурин закричал, чтобы его пропустили, потому что он представитель властей и у него неотложное дело. Но его никто не стал слушать. Плакали дети. Причитала сидящая на камнях старуха. Никто и не подумал расступиться перед представителем власти. Что там? что там? бродил по толпе вопрос. Один отчаянный ловкач, не выдержав неизвестности, подпрыгнул и полез вперед по головам. И навстречу ему раздался от входа в кабину вопль:

— Она не работает!

— Смотрите! — крикнул Крафт. Он имел в виду поведение электричества в домах, доступных обозрению из окна. Дома гасли в квадратно-гнездовом стиле. Тьма пошла в наступление шахматным порядком. Ни Изяслав Львович, ни Бандалетов ничего не успели сказать и даже пошевелиться. Да к тому же еще, потух торшер, освещавший их беседу. Стало на несколько мгновений тихо. Бандалетов глухо сказал:

— В Америке темно.

Катерина, исследовательница песцовых, вышла на порог своего дома-лаборатории. Она испробовала все попытки связаться с «большой землей». Телевидения и радио, в нынешнем понимании, в мире давно не было, поэтому Катерина поняла, что от информации она отрезана, и, подавив первые порывы паники, стала раздумывать, на сколько ей хватит запасов еды, что имеются на ее стоянке. Какие осветительные приборы имеются в наличии. Какое горючее можно разыскать на складе. Северные собаки вели себя тихо, только сильно воняли псиной, ввиду количества. Может, выгнать! Ведь не пойдут. Боятся. Тоже мне, звери.

Катерина сидела, думала, не давая себе впасть в отчаяние, хотя и понимала, что окружена им как временно расступившимся морем. Еще несколько секунд, и валы схлопнутся над ней.

И тут она почувствовала, что ей холодно. От страха? Она прислушалась к себе. Ее била нервная дрожь — стакана воды не выпить, но был и другой холод. Что это.

Катерина встала, ступая по собакам, выбралась к двери, распахнула ее, и в лицо ей ударил вал резкого, морозного воздуха, пропитанного свирепым колючим снегом. Звери за ее спиной жалобно заголосили.

Офицер Сурин отошел в сторонку, сел на бордюр, обхватив голову руками, спиной к толпе тех, кто желал немедленно убраться отсюда хоть куда-нибудь. Потом поднял лицо к абсолютно черному небу, всхлипнул и стал материться:

— Февраль, набрать чернил и плакать…

…проходя по дымному следу отступающего врага…

…мы жили тогда на планете другой…

… года проходят мимо, все в облике одном предчувствую тебя…

…есть упоение в бою и мрачной бездны на краю…