Читать книгу "Воры в законе и авторитеты - Сергей Дышев"

Спасло тюрьму решение о создании здесь места отбытия наказания для пожизненных. Первый этап прибыл сюда в марте 1994 года.

В этой тюрьме, в зэковском обиходе «пятачке», – 130 заключенных, 300 сотрудников и еще около 90 осужденных общего режима – так называемая «хозобслуга». Так что получается на одного помилованного по три человека обслуживающего персонала. Удовольствие дорогое. Содержат их, как на строгом режиме в тюрьме. По два человека в камере – стандарты, как и за рубежом. Осуждены в основном по расстрельным статьям, есть также – по 77-й за бандитизм и за убийство сотрудника милиции.

Прибывает сюда и личное дело осужденного с обязательным документом, подобно этому:

УКАЗ

Президента Российской Федерации

«О помиловании осужденных к смертной казни»

О помиловании Стаховцева Петра Ефимовича, 1945 года рождения, осужденного 10 апреля 1991 года Иркутским областным судом к смертной казни.

Руководствуясь принципами гуманности, помиловать Стаховцева Петра Ефимовича, заменив ему смертную казнь пожизненным лишением свободы.

ПрезидентРоссийской ФедерацииБ. Н. Ельцин

Смерть в рассрочку – так называют эту кару. Даже у тех, кому смерть заменили на двадцать лет, – и то есть перспектива... «Терять им нечего, – утверждают офицеры учреждения, – такие, как они, могут взять в заложники и свою мать». Категории разные: есть и неоднократно судимые, есть и в первый раз. Основная задача – обеспечить безопасность осужденных, которые отбывают здесь наказание, сотрудников и тех, кто находится на территории. Все перемещения – не более чем по двое, и то – в наручниках, конвой – два-три человека.

Чтобы попасть на остров-тюрьму, надо пройти длинный деревянный мост с перилами по одну сторону. Предупредительная надпись остановит: «Внимание! Впереди режимная зона, проход и проезд запрещены!» Ограничение скорости – 5 км. Унылые столбы с провисшими проводами. Зимняя пустошь, озеро еще сковано льдом, но уже видны островки пробивающейся зелени, дальняя кромка леса. Северный ветер колышет желтые метелки сухого тростника. На берегу – поселок, к которому можно добраться по грунтовой дороге с чахлым кустарником по обочинам... У въезда на мост – куча дров у пошатнувшегося забора. Мосток для купания. Колодец. Останки катера с облупленной синей краской. Старые сваи, торчащие изо льда и похожие на пни. Навстречу – женщина, кто она – мать осужденного, работница учреждения, которая живет в поселке?

Пятиметровая стена делает тюрьму похожей на крепость. Видны три-четыре крыши, вышки, дымит высоченная труба. На входе встречает еще одна предупредительная надпись: «Внимание: при проходе предъявить допуск и сумки для досмотра».

Очередной этап – двое осужденных, конвой – четыре солдата с собакой. Один из зэков – уже старик, в «полосатке», сапогах, одна рука, как положено, за спиной, во второй – синяя сумка, другой арестант – молодой, в очках, в куртке и спортивных штанах. Перед железными зелеными воротами – остановка, осужденные садятся по зэковской привычке на корточки, там, где застала команда, почти в луже. Ждут. Лицо старика навязчиво напоминает лицо покойного Зиновия Гердта...

Солдат с дубинкой командует, осужденные входят в приоткрытые ворота. Солдаты с оружием остаются.

Как-то не по себе становится от мысли, что для этих двоих путь по мосту – лишь в одну сторону и что уже никогда они не выйдут отсюда. Только вперед ногами. Таков их удел.

Возвращаются на волю только из хозобслуги, и, по их словам, отсидка здесь – очень наглядная школа. Хотя, как говорится, зарекаться – дело дурное. Ну а «бессрочники» надеются, что пересмотрят законодательство. И их кто-то ждет на воле...

Во время карантина прибывших изучают по своим направлениям оперативники, режимники, психологи, а потом, при распределении по камерам, спрашивают, с кем бы хотел сидеть: бывает, многие еще на этапе познакомились. Если нет противопоказаний – просьбы удовлетворяются. Учитываются психологическая совместимость, возраст, наклонности, характер совершенных преступлений. Бывают, что и ссорятся. Тогда их разводят – сначала одного в изолятор, потом – второго. Прошло время – с удовольствием возвращаются в камеру. Но, как правило, штрафной изолятор здесь пустует: желающих сидеть в холоде и без привычной пайки мало.

80 процентов пожизненных имеют психические отклонения. У них высокая так называемая «аутоагрессивная направленность». Двое осужденных после неудачной попытки захвата заложников вынуждены были принять решение покончить жизнь самоубийством – повесились. Отрицательный энергетический потенциал спецконтингента достаточно опасен и может вылиться в агрессивные действия. У пожизненно заключенных нет перспектив хоть на какое-то улучшение условий жизни. Нынешним законодательством и ведомственными актами, нормирующими поведение осужденных, они не предусмотрены. Поэтому обитатели «пятачка» всегда готовы принять решение на побег – при любом, даже внезапно подвернувшемся случае. Тут сидит «бригада» Кима; нет сомнения, что они вынашивают планы объединиться и сорваться отсюда. Или, например, осужденный заявляет между прочим: «Я долго здесь не продержусь!» А что он имеет в виду: протекцию родственника в МВД, который переведет его в другую тюрьму, или побег? Привозят сюда воровские «малявы», но они, как правило, сразу становятся «достоянием» администрации. Впрочем, содержание – общие фразы, к бунту никто еще не подстрекал.

И все же практически 90 процентов заключенных вынашивают планы захвата заложников, не исключено, что и с возможными жертвами, с последующим предоставлением им транспорта, оружия. Поэтому не случайны в среде персонала высказывания о необходимости развития законодательства, в частности, возможности для некоторых заключенных (по усмотрению администрации) перевода лет через 5 – 10 в обычную колонию, свободного перемещения по территории учреждения, естественно, нового.

Впрочем, условия обитания вполне терпимы, если сравнить с переполненными выше всяких человеческих норм московскими, да и питерскими СИЗО. Регулярно кормят. В обед, к примеру, привозят гороховый суп с мясом, перловую кашу, компот. Что, скажем, не каждый россиянин сейчас имеет на каждый день. Сидят по двое – оптимальный вариант. Камеры выкрашены в привычный тюремный цвет, который трудно определить точно: какой-то зеленовато-серый. На пожизненных – коричневая одежда, в которой они похожи на пациентов сельской больницы. Да и на лицах выражение болезненное: то ли стылой злобы, то ли бесконечной тоски. Две койки с синими полотенцами. Свой телевизор на полке, если родственники подсуетились – привезли. Тумбочки. Унитаз. Когда камера отпирается, без команды встают лицом к стене, причем не менее чем на шаг от нее, ноги на ширине плеч, руки тоже на стене с вывернутыми наружу ладонями – дабы не было соблазна что-то утаить. Тут же проводится детальный обыск осужденного, включающий разувание.

Иллюзий здесь никто не испытывает. До тех, кто приходит сюда служить, доводят, что сидят здесь осужденные за самые тяжкие преступления, есть осужденные, за которыми по семь убийств. Все по горло в крови. А всего этим спецконтингентом умерщвлено более 260 человек, изнасиловано более 50 женщин и детей малолетнего возраста. «Послужные списки» – на внешней стороне дверей, вместе с фотографиями самих преступников.