Читать книгу "Алхимия убийства - Кэрол Макклири"

Шолл и Жюль заливаются смехом.

— Кажется, я слышана его имя. Он писатель, не так ли? — спрашиваю я.

— Да, — не скрывая удивления, отвечает Шолл.

Я снова рисуюсь, только потому, что таким образом могу действительно встряхнуть перышки и выглядеть так, как мужчины представляют себе женщин.

— Перед отъездом в Париж я прочитала его новеллу, которая называется «Пышка». Она вызвал у меня слезы и гнев. В ней рассказывается о проститутке, едущей в дилижансе во время франко-прусской войны. Ее всячески обхаживают ее соотечественники пассажиры, которые хотят, чтобы она поделилась с ними своей едой. Немецкий офицер останавливает дилижанс и отказывается пропустить его дальше, пока она не удовлетворит его желание. Другие пассажиры, кому нужно продолжать путь, уговаривают ее согласиться. После того как дело сделано по их настоянию, они всю оставшуюся дорогу поносят ее.

Шолл смотрит на меня с еще большим уважением.

— Это одна из его лучших новелл.

— Да. Я думаю, это замечательное произведение, грустное, но замечательное. — Если бы меня не разыскивала парижская полиция, я бы встала и высказала Мопассану восхищение его талантом.

Шолл улыбается:

— Его спутница не представляет, что ей грозит. Мопассан поклялся, что будет мстить женщинам за то, что заболел сифилисом, награждая им любую, которая ляжет с ним.[41]

50

Оставив Шолла в кафе, Жюль и я идем по авеню Оперы по направлению к Сене. У нас еще есть время до встречи с Уайльдом, и мы решаем немного пройтись, прежде чем взять фиакр. У меня в голове вертятся вопросы и разные гипотезы, и я готова адресовать их Жюлю, но по его серьезному выражению лица видно, что он не в настроении разговаривать. И мне приходится хранить молчание.

Два вопроса не дают мне покоя. Как репортер я уяснила, что не бывает простых совпадений. Маллио, бывший полицейский, спрашивал обо мне в кафе, где я наводила справки о проститутках. Вопрос: почему? Почему пушечному королю нужно знать, что я расследую? Жаль, что я не могу обсудить это с Жюлем, а если бы могла, то он стал бы задавать вопросы, на которые я не хочу отвечать.

Но тогда возникает вопрос о Жюле. Какая связь между ним и Артигасом? Между ними что-то произошло — это очевидно. Но что? Я больше не могу играть в молчанку. Мне нужны ответы.

— Жюль, я начинаю подозревать, что вы от меня что-то скрываете. Каждый раз, когда упоминается имя Артигаса, вы, как сказала бы моя матушка, словно кот на сковородке.

— Кот на сковородке?

— Это старое американское выражение. — Правда, я слышала его от мамы, но мне оно казалось старым.

Постукивание трости по тротуару становится более агрессивным — я задела Жюля за живое.

— Есть еще одно старое выражение, американское и французское: совать нос не в свои дела.

Потрясающе! Он говорит, что приехал в Париж убить человека, о каннибалах, поедающих его мозг, и он полагает, что я не должна обращать на это внимание? Нет, этому не бывать.

— Извините, что вмешиваюсь, но я не думаю…

— Странно.

Когда я перебивала маму на полуслове, она говорила, что я думаю вслух.

— Что странно?

— Что Перун может иметь дело с такими, как Артигас. Они же враги. В глазах анархиста Артигас — капиталист, порабощающий простого человека, типичный богатей-грабитель, которого анархист хочет убить. И анархисты представляют собой самую большую угрозу для людей, подобных Артигасу. Они живут в страхе, окружают себя телохранителями, ибо знают, что любой из них может стать следующей жертвой радикалов.

— Тогда почему Перун мог работать на Артигаса?

— Может быть, — размышляет Жюль, — он не работает на него. Может быть, он работает с ним. Или более того. Перун мог шпионить. Возможно, Артигас разрабатывает новое оружие убийства, такое, которое анархистская группа желала бы прибрать к рукам.

Я прокручиваю в мозгу эту идею, а трость Жюля продолжает постукивать в задумчивом, почти нервном ритме, который, как я замечала, появляется, когда он погружен в решение проблемы.

— Жюль, когда бы ни упоминалось имя Артигаса, вы — как бы это сказать — расстраиваетесь. Вы реагируете, словно между вами вражда. Мы вместе ведем расследование, и вдруг встревает этот человек. Не думаете ли вы, что с вашей стороны было бы несправедливо утаивать что-то от меня?

— Утаивать от вас? — смеется он. — Иметь с вами дело, мадемуазель, — это как чистить лук, который постоянно меняется, как только вы добрались до нового слоя. Если вы скажете, что сейчас день, мне нужно убедиться, что солнце в небе.

В данную минуту совершенно бесполезно говорить с ним об Артигасе.

51

В «Прокопе» мы находим Оскара в окружении группы людей, в том числе официантов. Они собрались вокруг его столика, чтобы послушать, как он распространяется на предмет эстетики, которая, как я думаю, в чем-то схожа с философией, признающей только красивое. Разум и сердце не в счет, значение имеет только наружная красота. Если женщина не красива, если цветок не прекрасен, они никчемны. Очевидно, никто не подсказал Оскару, что красота — это только внешнее качество, а внешне он не очень красив. Однако должна признаться, голос у него замечательный.

Оскар не говорит, а поет фразы, его язык — это дирижерская палочка, которая соединяет идеи и звуки из разных частей его мозга одновременно. В этом огромном человеке, выражающем себя экстравагантными жестами и поэтической вольностью, есть что-то гротескное и в то же время трогательное. И еще признаюсь, что чем дольше я нахожусь рядом с этим странным созданием, тем больше обнаруживаю в нем того, чем можно восхищаться и за что обожать. В глубине души я чувствую, что у него золотое сердце. В схему убийства проституток он вписывается лишь тем, что мог бы заговорить их до смерти.

— Попросите вашего друга выйти к нам на улицу. У меня есть несколько вопросов, которые я не имел возможности задать вчера вечером.

Мне незачем знать, по какой причине Жюль не хочет, чтобы его видели с Оскаром в «Прокопе». На людях он многословный павлин. Он привлекает внимание, как обнаженная женщина.

По моему сигналу Оскар направляется к нам, пробираясь сквозь толпу с таким видом, словно ему устроены проводы на Красном море. Он подходит к Жюлю с сияющей улыбкой: