Читать книгу "Гвардеец - Дмитрий Дашко"

Не имея сил, чтобы изменить мир, — измениться самому, подстроиться под него? И сможешь ли ты после этого ощущать себя человеком?

Я далеко не идеален, грехов разных — и мелких и крупных — полным-полно. Мне часто приходилось врать и юлить, однажды невольно подставил знакомого, хотя это было скорее недоразумением, но осадок в душе остался. Меня нельзя назвать храбрецом — я многого боюсь, поэтому люблю перестраховываться. Не уверен, что смогу пожертвовать собой, если понадобится. Короче, для иконы мой лик является неподходящим.

Но иногда и я оказываюсь способен на поступок. Пускай он будет наивным, смешным, нелогичным, да чего уж там — откровенно идиотским, но все равно — это мой поступок. Я сам принял решение и поступил так, как посчитал нужным, для того чтобы не предать себя. И возможно, не раз о том пожалею.

Драгун очнулся через полчаса и долго крыл нас трехэтажными матами, но потом то ли всмотрелся в кулаки Чижикова, то ли просто выговорился, но в любом случае — остыл.

— Надеюсь, вы не собираетесь доносить на нас? — поинтересовался я.

— Нет, не собираюсь, — буркнул нахохлившийся офицер. — Хоть и нахожу поступок ваш зело неприличным.

— Тогда примите глубокие извинения за происшедшее. Мне сложно объяснить мотивы моего поведения, но я искренне хочу получить ваше прощение.

— Считайте, что ничего не было. Обиды на вас по зрелом размышлении я не держу. Догадываюсь, что вы представили себя эдаким Дон Кишотом и решили вступиться за честь дамы. Увы, встреченная на дороге особа, показавшаяся вам Дианой-охотницей, скорее всего, вас же и облапошила с помощью своего дядюшки.

— Почему вы так решили?

— Честная девица на большую дорогу не выйдет, путников грабить не станет. Здесь особливый склад характера требуется. Есть еще одно предположение: для простой крестьянки она слишком хорошо стреляет. Да и оружие у нее довольно дорогое и редкое. Скажите, часто ли вам попадались холопы с охотничьими штуцерами?

— Хм, вообще-то нет, ни разу не встречал, — задумчиво произнес я.

— Вот именно. Далеко не каждый шляхтич может позволить себе такой штуцер, будь он хоть трижды охотником. Нет, энто ружье неспроста у нее появилось — украдено или отобрано у кого-то. Мы не первые, кого они так привечают.

Было обидно чувствовать себя натуральным ослом, а драгун продолжал травить мне душу:

— Думаю, встретились мы с будущей Марьей Разбойницей, не успевшей еще войти в полную силу.

— А что за Марья Разбойница? — полюбопытствовал я.

— А вот трубочку табаком набью и расскажу, — произнес прапорщик.

Он закурил и продолжил:

— История это давняя, случилась еще во времена Петра Алексеевича. Появилась на Ярославской дороге шайка разбойников, беглых каторжан. И стояла во главе их баба — Маруська Семенова. Как она командиром ихним стала — то мне неведомо, но слово Маруськино для каторжников тех было законом. Прикажет землю есть или живота себя лишить — выполнят не задумываясь. Такая у нее власть над ними была. Много богатых карет и торговых обозов они пограбили, до того народ запужали, что люди стали бояться по дороге той ездить. Сколько раз пытались поймать ее, да вот незадача — ничего не получалось. Хитра была девка! Из всех передряг выпутывалась. Один раз завела отряд стрельцов, посланных, чтобы словить ее, на болото и там утопила. Вот и пошли слухи, что Маруська эта не иначе как ведьма.

Я улыбнулся:

— Что, так и не поймали?

— Почему не поймали? Поймали, — с гордостью объявил драгун. — И ведь что она удумала! Не побоялась на возок, везущий самого государя, напасть. Болела нога сильно у Петра Алексеевича, вот и ехал на лечение, а солдат с собой мало взял, на трех возках уместились. Два впереди ехали, а третий, с князем Ромодановским, поотстал. Заехали два возка на мост через реку Клязьму, а тут их уже и ждали. Подпилили злодеи бревна, вот и застрял царь-надежа с охраной невеликой на мосту том. Того не знали лиходеи, что позади князь Ромодановский с солдатами едет. Не увидели его. Вот Ромодановский всех-то разбойников и перестрелял, а в кого не попал — споймал и в Москву доставил. Долго Маруську на дыбе пытали, токмо она пытки достойно встретила и в вине своей не покорилась. А как собрались ее, по обычаям, на кол сажать, так она Петру Алексеевичу и говорит, что ежели простит ее, как Христос на горе Голгофе двух разбойников раскаявшихся, то ногу она ему вылечит.

— И что, простил ее Петр?

— Простил, указом своим помиловал, а она ему и впрямь ногу-то вылечила. Не болела с той поры. В награду государь замуж ее выдал за купца богатого. Шесть детишек родила Маруська, а один, говорят, уж больно на царя был похож. — Прапорщик лукаво подмигнул, дескать, понимай как хочешь.

Никогда не слышал этой истории, хотя чувствовалось, что драгун говорит правду.

— Не думаю, что наша Машка Маруське той ровня, — сказал я. — Уж больно легко мы отделались. Да и явно на вторых ролях она после дядюшки своего.

— Сегодня да, а завтра — кто его знает? — развел руками драгун. — Только при другой встрече может уже и нам не повезти.

— Будет день, будет и пища. Главное — на других лиходеев не нарваться. Держим ухо востро до самого Пскова, а там наши пути разойдутся. А вам, уважаемый, большое спасибо от всех нас за то, что из беды выручили.

— Ну так всегда пожалуйста, — не замешкавшись, ответил драгун.

Мы расстались с ним в Пскове, предварительно угостив друг друга бутылочкой хорошего вина. Тимофей Иванович Перов поскакал к своей зазнобе, взяв с нас обещание заглянуть к нему при обратной оказии, а я с удовольствием пожал ему на прощание руку.

Постоялый двор в Пскове ничем не отличался от большинства подобных заведений, раскиданных вдоль дорог необъятной России, — жесткие кровати, столование в трактирчике на первом этаже, кусачие клопы и блохи по ночам.

Я не собирался долго задерживаться в этом городе, нас ждала Польша, однако Карл внес коррективы в намеченные планы.

— Кузен, раз мы не ограничены во времени и вольны выбирать с бе маршрут, почему бы не завернуть хоть на денек в родные пенаты? — витиевато спросил он.

Я задумался. Понятно, что парень за этот год успел соскучиться по родным, и было бы жестоко лишать его возможности встретиться с ними. Крюк выходил не очень большой, и день-другой задержки погоды не делал. Гренадерам все равно — заедем в Курляндию или нет. Они просто выполняли приказы, всецело полагаясь на мою командирскую волю.

К тому же при мысли, что можно встретиться с матерью настоящего Дитриха, что-то больно кольнуло внутри. Наверное, это среагировало то немногое, что осталось от прежнего хозяина тела.

Я дал согласие, хоть и был при том ряд тяжелых моментов: смогу ли смотреть в глаза матери Дитриха, выдержу ли ее взгляд, получится ли изобразить любящего сына? Ненавижу притворяться!

Отряд пересек границу с Курляндией на исходе третьего дня, не вызвав особого интереса у таможенников — курляндские дворяне возвращаются на родину из варварской России.