Читать книгу "Душа города - Роберт Линн Асприн"

Две половинки с треском сошлись

Ишад повернулась и рванулась к двери. Та устояла, и все же Ишад оказалась сильнее.

Хаут с криком рванулся вниз по ступеням, но было уже поздно. Ишад оказалась проворнее и, успев проскользнуть через дверь, заперла ее заклинанием.

Теперь, отойдя немного от двери, она поразмыслила над возможными формами милосердия и решила, что если Тасфален и Роксана в каком бы то ни было виде находятся там же, где и Хаут, то милость может быть только одна.

Наполненная силой, полученной из таинственного места, сути которого она не понимала, и с благословения верховного жреца бога, в которого не верила, Ишад начала читать заклинание столь сильное и быстрое, что в его мощи ей сомневаться не приходилось.

Периметр дома Тасфалена Ишад запечатала особым заклятием, под воздействием которого дверь будет закрыта до тех пор, пока те, кто остались внутри, не поймут, что означает милосердие

Когда последнее слово было сказано, Ишад вдруг увидела, что читала заклинание в самом центре огромной лужи и промокла до нитки.

Подобрав отяжелевшие одежды, она отправилась домой. Возможно, ей следовало бы сообщить Риддлеру о том, что произошло, но об этом позаботится Крит. Ишад не хотелось думать о Страте, который сейчас был вместе с Темпусом, живой или мертвый.

Сейчас Ишад хотела думать только о себе самой. Ей хотелось, чтобы все стало на свои места, а еще ей хотелось поразмышлять о милосердии, весьма странном, но по-своему благородном человеческом качестве.

А в доме то, что некогда называлось Роксаной, лежало трупом Тасфалена на кровати, наполовину потеряв сознание, оставшись почти без силы и памяти и сознавая лишь то, что желает выжить.

— Пыыыыы, — пробормотало оно, пытаясь снова и снова раздвинуть губы теперь уже дважды воскрешенного трупа. — Пыыыыы. — И снова:

— Пыыыыы. Хууууут. Пыыыыы…

Тем временем недоучившийся чародей барабанил в запечатанные магией окна, выкрикивая страшные заклинания, которые не только не могли помочь ему выбраться, но отскакивали от окон и били в него рикошетом, так что Хаут быстро убедился, что ему от них больше вреда, чем пользы.

В конце концов он перестал паниковать и подошел к кровати, наблюдая за мертвенно-бледной мумией человека, из-за которого он здесь очутился.

Того, кто притащил его сюда, из какого-то другого места… возможно, что из забвения. Любой другой на месте Хаута испытывал бы только чувство благодарности, но нисиец был слишком умен и зол для этого: он знал, что ведьмы всегда получают по заслугам.

Он рассчитывал на победу, но проиграл и теперь превратился в пленника, пусть даже в пленника в роскошном и изящно убранном доме. Его бывшая госпожа посадила его в клетку, точно птицу, и все это только из-за Тасфалена.

Хаут наклонился над телом Тасфалена, размышляя о том, как можно убить уже мертвого и как вытащить Роксану из этой оболочки, где она была бессильна.

Ему вдруг пришло в голову прислушаться, что же бормочет с кровати это существо.

— Пыыыыы, пыыыыы, пыыыыыль…

— Пыль? — переспросил нисиец. — Ты говоришь «пыль»?

Глаза воскресшего трупа раскрылись и глянули на него так, что Хаут отшатнулся и едва не упал.

— Пыыыыыль, — раскрылись синие губы, — на языыыыык.

— Пыль на твой… язык? — Конечно, вот в чем дело. Пыль. Ему нужна пыль.

Не просто пыль, как внезапно понял Хаут, а горячая, яркая пыль от уничтоженных нисийских Сфер. Труп был прав, пыль оставалась их единственной надеждой — для него, так же как и… для нее.

Хаут впервые призадумался над тем, чем могло грозить ему совместное заключение с Роксаной, нисийской ведьмой в мужском теле или, точнее, в том, что от него осталось. Стоит ей умереть, как те, кто держал ее душу, придут за ней, а Хаута, точно процент с долга, заживо проглотят или сожгут живым.

Его кожа покрылась мурашками, ибо в этом недвижимом теле еще таилось достаточно разума, чтобы понять это раньше, чем он.

Теперь перед Хаутом встала нудная задача: собрать по пылинке требуемое количество магической пыли.

Задача казалась безумно трудной, ведь в доме было полно пыли, но по большей части самой обыкновенной. Чтобы собрать ее в достаточном количестве, потребуются дни, недели, если не годы, тем паче что он совершенно не представляет себе, сколько же ее нужно.

И даже если вообразить, что он и впрямь соберет ее в достаточном количестве, то что с ней делать? Отдать ли ее дышащему на ладан полутрупу или же найти способ воспользоваться ею самому?

Хаут не знал этого, но у него было много времени для размышлений.

Поскольку никакого лучшего занятия не предвиделось, Хаут решил приступить к сбору пыли, просеивая пылинку за пылинкой…

* * *

В Санктуарии разыгралась буря, словно против города разом восстали все небожители. Дождь хлестал с такой силой, что пробивал затянутые бычьим пузырем окошки домов в Лабиринте. На город обрушилась неукротимая стена воды; канализационные туннели переполнились, и вода из отводных каналов выплеснулась на улицы, а во дворце слуги только и успевали подставлять ведра и баки под тут и там прохудившиеся крыши, сквозь дыры в которых низвергались настоящие водопады.

В порту вода поднялась настолько, что залила Набережную, благодаря чему Темпусу представилась прекрасная возможность предложить императору Рэнке Терону, Верховному жрецу Брахису и их свите на время отложить в сторону протокольные условности и немедленно перебраться во дворец, где было немного посуше.

К тому времени, когда императорский кортеж достиг дворцовых врат, Молин Факельщик и Кама были уже во дворце.

В тиши дворцового храма Молин воздавал благодарственные молитвы буре, которая гасила огни, оставленные без должного к ним божественного внимания и грозившие дотла спалить город.

А Кама тем временем, укрывшись в алькове от жреческих ритуалов, смотрела из окна поверх дымящихся крыш на огненный столп, раскачивающийся над Санктуарием.

Кама не могла точно определить, почему ее бросает в дрожь и стоят дыбом волосы. Возможно, причиной тому был холодный шторм, разбрасывающий дождевые капли с такой яростью, что они, подобно камням, били по дворцовой крыше, а может, колонна огня, которая отчаянно прогибалась в разные стороны, но упорно не желала гаснуть.

Кама особенно не волновалась по поводу Малина, наверное, потому, что никак не могла прийти в себя от последних событий: ведь ее собирались судить за попытку преднамеренного убийства или за что там еще. Конечно, ее занимали мысли о том, что думает о ней жрец, насколько он верит ей, что чувствует… и стоит ли ей терять из-за него голову.

Да ничего у них с ним не выйдет, он еще хуже, чем Крит. Но Молина, так же как и Крита, убедить в этом было невозможно. И какие могут быть разговоры, когда достаточно просто почувствовать, как реагируют их тела, касаясь друг друга.