Читать книгу "Двойное дыхание - Татьяна Соломатина"

– И?

– И она отказывается подписывать документы. Приоритетное право суррогатной матери на рождённое ею дитя. Муж, не в силах совладать с безумной любовью к ребёнку, уходит от жены к той, которая из любви к нему согласилась стать суррогатной матерью. Жена понимает этот поступок и принимает его решение.

– Ну? Дальше что?!

– Дальше я ещё не решила. Кого-то надо свести с ума. Читатели любят сумасшедших. Можно, к примеру, свести с ума жену. А он пусть с любящей его суррогатной матерью живёт долго и счастливо. Носит жене в комфортабельную клинику для умалишённых печенье, чай, сигареты и фотографии подрастающей девочки, так похожей на жену. Или, например, пусть с ума сойдёт суррогатная мать, так и не смирившаяся с внешним сходством подрастающей девочки и жены любимого. Или пусть даже – так ещё круче! – с ума сойдёт муж, потому что подрастающая девочка похожа вовсе не на мать и не на него, а на суррогатную мать.

– Ну ты, Катя, зверь. Жуткое мочилово. А где же «долго и счастливо»?

– Так вот к этому и веду. «Долго и счастливо» непременно должно быть! Для этого даже можно всех троих взрослых замочить в автокатастрофе. А родного сына суррогатной матери и рождённо-удочерённую ею девочку сдать в детский дом. В разные детские дома. Они вырастут. Влюбятся друг в друга. Нечаянно. Поступивши, например, в один университет. А потом – бац! – да мы же брат и сестра! Сцены отчаяния, слёзы, сопли. Но тот самый священник, постаревший на двадцать лет, но всё такой же благообразный и велеречивый, рассказывает им, что они не брат и сестра, хотя и высижены в одной матке.

– А откуда священник узнал?

– Он за ними следил! Всю их жизнь!

– Катька, это уже слишком! Это какой-то уже ненастоящий сюжет!

– Ну тогда мне просто осталось подождать, как всё будет развиваться в реальности. Хотя что может быть настоящего в реальности, где к существительному «мать» прибили прилагательное «суррогатная».

– Так всё-таки, кто из них сойдёт с ума? В книге в смысле.

– Да никто не сойдёт. А муж, жена и их ребёнок будут жить долго и счастливо.

– А почему не отец и мать, а муж и жена?

– Потому что, только никому не говори, – Катя наклонилась к подруге как можно ближе и заговорила почти шёпотом, хотя их никто не подслушивал, – не могу я считать ту жену матерью. Только донором яйцеклетки. И вот все они вместе – доноры сперматозоида и яйцеклетки, суррогатная мать и непонятно чей и зачем новорождённый, эдакий гомункулюс, не могут жить долго и счастливо. Это даже в бульварном романе будет выглядеть не по-настоящему.

– Кать, мне кажется, ты ошибаешься!

У Екатерины Владиславовны зазвонил мобильный.

– Да!.. Началось? Очень за вас рада! Удачи! – Нажав на отбой, она снова обратилась к подруге: – Кстати, говорю тебе первой. Я подала на развод. Любовь, которой нужен кто-то ещё, – суррогат. Не думаю, что Сашка будет против. Нет, он, конечно, поломается, побегает, поуговаривает…

– Катя! Но это же твой ребёнок!

– Мой? Ты так ничего и не поняла? Взятая из моего организма яйцеклетка – это всего лишь что-то вроде отрезанного во время педикюра ногтя. Даже нежеланные, незапланированные, но естественным образом сделанные дети – это акт божественного творения. И даже слишком страстно желанные, но полученные вот таким сложным, высокотехнологичным способом – это всего лишь суррогат. Я не испытываю никаких чувств к обломку своего ногтя.

– Но зачем же ты согласилась?!

– Если кого-то способны сделать счастливым обломок ли моего ногтя, моя ли яйцеклетка, то…

– Но ты разрушаешь такую прекрасную семью!

– Не я. Семья разрушается в тот момент, когда хоть кому-то становится мало данности.

Пару минут они просто молча курили. По-видимому, обдумывая каждая – что-то своё.

– Слушай, а тот православный священник, Кать, с которым ты меня познакомила, такой симпатичный!

– Ага. И умный. Я бы даже, пожалуй, завела с ним роман.

– Почему «бы»?

– Ну, потому что он правильный. Просто так им – нельзя. Они должны жениться. Но на бесплодной – нельзя. Тоже те ещё лгуны и лицемеры! Бог есть Любовь, господи ж ты боже ж мой!

Снова ожил телефон. Екатерина Владиславовна изящным движением метнула его в озеро.

Постоянная переменная

Столько событий за целый год –

Убито много людей

Разными скучными способами.

На каждый утонувший пароход –

Сто человек с насморками,

И пятьдесят – с поносами.

Из них сто двадцать восемь

Неизлечимы.

Из них восемнадцать – мужчины.

Папа Хэм любил корриду.

Оставшиеся в живых

Борются со СПИДом.

Вот такие дела –

Наступил Новый год.

На пристани ждёт

Свежепокрашенный пароход!

1. Ответственный дежурный врач

Пётр Александрович смотрел на жену. Во сне она была особенно некрасива. Куцые седые волосы размазались по белой наволочке. «Как свалявшаяся собачья шерсть», – подумал он и тут же больно получил в солнечное сплетение от совести. – Чёрт! – Все ещё красивый форматный мужчина без малого шестидесяти лет ойкнул и присел на краешек кровати. – Петенька, опять болит? – произнесла женщина сквозь сон. – Проклятая язва! Почему ты себя не бережёшь? Разве в новогоднюю ночь некому дежурить? – Она привстала и нежно погладила его по щеке.

– Света, ты прекрасно знаешь, что праздничные дни, а особенно – ночи, в роддоме наиболее ответственны.

– И больше в Новый год дежурить некому? – в который раз спросила жена, заранее зная ответ.

– Некому, Свет.

– А Ленка твоя?! – Она встала, набросила халат и начала причёсываться перед зеркалом.

«Господи, если бы не эти клочкастые спутанные пейсы»…

– Эй, о чём задумался?! А Ленка твоя?!

– Ленка «моя», как ты её изволишь величать, – начмед. А им по штату не положено ночных дежурств.

– А заведующему родильно-операционным блоком положено?

– Положено. И ещё сверху придавлено.

– Вот-вот… А что тогда твоя Ленка там по ночам делает, если ей не положено?

– Елена Николаевна по ночам роды принимает, оперирует своих девочек или если особо сложные случаи.

– И свои девочки и особенно особо сложные случаи, – насупилась жена, – возникают именно на твоих дежурствах?

– Не только. Поверь, она бывает в роддоме по ночам гораздо чаще, чем я. – Он улыбнулся через силу. «Ничего, ещё полчаса, и ты уйдёшь на работу. Всего тридцать минут между туалетом-ванной-кухней, и всё», – проматывал он спасительную мантру.