Читать книгу "Ката - Стейнар Браги"

Через миг Соулей вернулась. Она пошла прямиком к столу и держалась уже по-другому: застенчиво, но в то же время удивительно бодро – и попросила прощения: ей, мол, только что звонили из клиники «Вог», подошла ее очередь, и она ляжет туда сразу после Нового года.

– Поздравляю, – сказала Ката, вскинув руки. – Давай отметим это!

– Позже поговорим. – Соулей надела рюкзак с ноутбуком (она хотела показать Кате сериал, который смотрела) и направилась к выходу.

– Ты куда? – спросила Ката, вытаращив глаза.

– Не могу остаться, я спешу.

Не успела Ката произнести хоть слово, как Соулей уже вышла из квартиры; дверь внизу открылась и захлопнулась. Ката побежала в спальню и стала смотреть из окна, как Соулей выходит из калитки во дворе, идет по улице и исчезает из виду.

Небо над Мысом было ярко-алым, окошки в Тингхольте сверкали, в городе царила тишина. Внизу на Бергстадарстрайти машин было мало, а людей и вовсе не видно, если не считать нескольких охламонов в рыбном магазине на той стороне улицы.

50

Соулей было тринадцать лет, когда это произошло в первый раз. Она шла домой через Кламбратун – и какой-то человек ударил ее в лицо кулаком. Это было вечером. Он зажал ей рот, затащил в кусты и изнасиловал. Она не помнила, как долго это длилось, но после того, как он ушел, она еще долго лежала на земле, не в силах подняться. Затем натянула штаны и пошла домой. У ее родителей были гости, и они вместе пьянствовали. Соулей понимала, что, коли так, разговаривать с ними нет смысла. Через день она забыла о том происшествии или решила, что это был сон. Вы же знаете, как трудно вспоминать сны.

Во время изнасилования у тела включается защитный механизм, и оно притворяется мертвым; выделяет соответствующий гормон, и ты уже ни о чем не думаешь; события развиваются быстро и неконтролируемо; тело берет это на себя, мгновенно переключается в фазу, в которой реагирует на угрозу с такой силой, что это потом всю жизнь не отпускает тебя; восприятие меняется, и ты начинаешь крайне болезненно воспринимать любые приставания. Тебя лишили середины – и чувства безопасности. Отныне ты больше не будешь ощущать, что защищена.

И вот я слышу их голоса: людей, у которых намерения добрые, да только сами они ничего не смыслят. По их мнению, «лишиться чувства безопасности» – это звучит как-то слишком жутко: ведь все можно поправить. Это верно. Но трудно: чувство безопасности – как бы основополагающее, оно собирает вместе все остальные чувства, и его утрата меняет все. Ты совсем одна, заперта внутри себя самой, а все остальные – далеко-далеко, и чтобы не бояться к ним приблизиться, тебе нужно полностью отключить все свои чувства. А приблизиться ты жаждешь: ведь именно в близости и испытываешь ту самую защищенность. Но самое парадоксальное здесь вот что: чтобы обрести близость и защищенность, ты обращаешься к тем же самым людям, которые отняли их у тебя; и постоянно попадаешь в лапы к тем же злодеям, от которых тебе больше всего на свете хотелось бы держаться подальше. Ты путаешь защищенность с властностью и думаешь, будто люди, применившие к тебе насилие, обладают нужной властью. Ты кидаешься в крайности: то пытаешься обеспечить хорошее отношение людей к себе, заигрывая с ними или даже балуя, то терпеть их не можешь и набрасываешься на них с руганью. Ты приходишь на коктейль – и, войдя в дверь, тотчас вычисляешь в комнате того человека, который тебе больше всего нравится, который вызывает у тебя чувство защищенности. А знаешь, кто это? Тот, кто больше всех похож на того, кто однажды на тебя напал. Ты залавливаешь его, сама не понимая, что делаешь, и начинаешь заигрывать с ним, подлизываться к нему, чтобы он не обращался с тобой плохо.

Я не верующая, но, когда речь заходит о таком насилии, часто думаю о душе. Люди говорят о душе, «загубить душу» и все такое – я это понимаю. В моем представлении душа – это как бы карта твоей личности, и если ты в ладу с ней, то доберешься в нужное место, легче попадешь из пункта А в пункт Б в самой себе, примешь более удачные решения, будешь лучше жить. Но при изнасиловании, если не принять никаких мер, ты теряешь душу; связь с ней рвется, и поэтому все начинает казаться тебе только оболочками: ты думаешь о любви, мире или справедливости, но это лишь оболочки, ты понимаешь идеи лишь поверхностно, но больше не переживаешь их, не находишь пути к их сущности. Твое тело – оболочка, в которой ты заперта, все пусто, а пустоту надо заполнить, но ты этого больше не умеешь, и чем больше стараешься, тем более пустыми становятся все эти оболочки. Ты продолжаешь жить в своем теле, но тепла в нем нет – кроме того, что тебе удалось урвать снаружи: ведь потребность в нем так велика…

51

Новую начальницу онкологического отделения звали Эйрун. В Центральной больнице она раньше не работала, но у нее был опыт работы в Швеции; рука у Эйрун была уверенная, твердая, а взгляд ясный и колючий. Они с Катой были немного знакомы, и Эйрун спросила, не будет ли проблемой для Каты, если ее понизят в должности, – и та ответила, что нет.

«Я учусь смирению», – ответила Ката, изобразив самопожертвенную улыбку в духе своей старой подруги Инги: замученную, но безгранично добрую.

Сотрудники, знавшие ее раньше, сказали ей «Добро пожаловать!», а некоторые обняли в знак приветствия. Ката села в канцелярии, полистала отчеты и обнаружила, что знает, по крайней мере, одного пациента, ожидавшегося на капельницу, – Фьоулу, девушку двадцати пяти лет, которая выглядела в два раза старше: она уже без малого пять лет боролась с раком, и сначала метастазы были у нее в груди, а в последнее время – по всему телу, в печени, почках и лимфатических узлах.

После прочтения отчетов Ката забрала смеси препаратов, повесила емкость с физраствором и принесла «Таксотер» для пятидесятилетней женщины с раком груди на начальной стадии, которую привел муж, а она села на стул, рыдая.

Затем пришла Фьоула; на голове и на лице у нее совсем не осталось волос. Она была отощавшей; под глазами – темные круги, а на лице – то странное отсутствующее выражение, которое бывает у тех, у кого нет бровей и ресниц, придающих лицу цвет и форму. На горле у нее был краник – прочная фистула; Ката залила туда физраствор и спросила, по-прежнему ли она ведет блог. У Фьоулы был так называемый «онкоблог», собиравший ежедневно много сотен читателей: там она описывала развитие опухолей и ход лечения, критиковала систему здравоохранения и даже отдельно взятых ее сотрудников и излагала милые своему сердцу воззрения, взятые из религиозных книг и изданий из серии «Помоги себе сам» или сформированных в ходе собственных страданий за эти годы. В начале блога, пока Фьоуле еще не поставили диагноз, его страницы изобиловали состряпанными на скорую руку постами об учебе в университете, вечерниках и концертах, со смайликами и глупыми анекдотами, – но все это изменилось. Страх смерти, судя по всему, благотворно повлиял на орфографию, так как сейчас стало важнее оставить по себе что-то, «читабельное» для других. После этого Фьоула перевелась в университете на другой факультет – философский, питалась по какой-то системе, включавшей посты, и медитировала с дзен-буддистами на улице Гренсаусвег.