Читать книгу "Фотография из Люцерна - Уильям Байер"

– Насколько сверху?

– С высоты роста. Я подумал, что она сделала их на телефон, когда мы не видели. Я же говорил: когда мне по почте пришел конверт, я решил, что это та самая игра в шантаж, о которой я просил. Но по телефону Шанталь отрицала, что отправила мне фотографии. Я описал их, и она сильно расстроилась, заявила, что вообще таких не делала, и повесила трубку.

Он смотрит на меня.

– Если она их не делала, то кто делал? Тот, второй парень? Зачем? – Кажется, Карл даже протрезвел. – Чего этот фотограф хотел добиться? Ведь не было никаких требований.

– Не знаю, Карл. Возможно, просто глупая шутка. У Шанталь на потолке были установлены камеры системы безопасности. Думаю, снимки сделаны с них. Насколько я понимаю, едва ты описал снимки, Шанталь поняла, что кто-то использует камеры, чтобы шпионить. Полагаю, именно это ее выбило из равновесия, заставило спешно распродать вещи и съехать.

Он ошеломленно спрашивает:

– То есть, когда она сказала, что не посылала мне никаких фотографий, она не соврала?

– Похоже, что так…

Еду на экспрессе домой. Мне не по себе. Все указывает на Джоша, главного подозреваемого Скарпачи, которого я все это время защищала, несмотря ни на что. До сих пор в голове не укладывается. Джош сказал, что любил Шанталь… Впрочем, чего он только не говорил! Я не знаю, чему верить. Зато точно знаю: нужно позвонить Скарпачи и пересказать разговор с Карлом. А к выводам он пусть приходит сам. Ведь есть же вероятность, что к камерам Шанталь имел доступ кто-то еще! Даже если Джош и вправду послал Карлу эти снимки – не обязательно, что убил именно он? Я напоминаю себе: когда ее убили, он ездил к детям в Лос-Анджелес.

Выхожу из экспресса и плетусь домой. Жара сегодня вечером просто отупляющая. Замечаю, что птицы на ветвях юкки не находят себе покоя. Слышу клекот в небе и задираю голову: чайки кругами носятся над домами, как гигантские летучие мыши.

В вестибюле никого нет. Стиль ар-деко – пол в желтую и черную плитку, латунная отделка лифта, светильники в форме геометрических фигур, большая люстра каскадами. Все блестит и сверкает. Здесь, внизу, всегда ощущение роскоши и упадка. Смотрю на стойку консьержа, от которой по утрам Кларенс приветствует спешащих по рабочим местам обитателей офисов.

Вызываю лифт. Двери открываются с резким лязгом, свет внутри кабинки слепит глаза. Нажимаю кнопку последнего этажа. Лифт вздрагивает и начинает ползти вверх. Я прислоняюсь к стене и думаю, отчего так странно меняется освещение.

Выхожу у своего пентхауса, озираюсь. Никого нет. Открываю дверь, захожу и запираюсь на два замка.

Притормаживаю в прихожей. Привычная обстановка; книги, которые когда-то принадлежали Шанталь, выведенное на арке двери высказывание Лу Саломе. Включаю свет.

И вижу Кларенса, который, замерев, сидит на моем диване.

В этот момент я понимаю все! Кларенс каким-то образом получил доступ к управлению камерами Шанталь. Едва Карл описал снимки, Шанталь тоже это поняла. Конечно же, она испугалась! Конечно! Конечно, ей пришлось менять жилье!

Я смотрю на замершего Кларенса и начинаю дрожать.

– Привет, Тесс.

Я приказываю себе собраться и спрятать страх. Он управляющий зданием. У него есть ключи. Но какого дьявола он делает здесь в полночь?

– Я так понимаю, вы с детективом не разлей вода, – говорит он.

– Вы понимаете? Вот как? – Я добавляю в свой голос яда. – А я вот не понимаю, Кларенс. Не понимаю – с какой стати вы в темноте торчите у меня в гостиной?

Он поднимает брови.

– Трубы, вы забыли? Я поднялся доделать работу и решил устроить перекур. И заметил у вас на столе распечатку и почитал. – Он делает рукой неопределенный жест. – Интересный проект. И Шанталь была интересной женщиной. Только одна проблема, Тесс, – вы в ней ошиблись.

– Отлично, Кларенс, давайте на этом закончим. – Я изо все сил стараюсь сдержать дрожь. – Вы не имеете права копаться в моих документах; и вламываться сюда тоже права не имеете. Уходи. – Я достаю телефон. – Или я звоню девять-один-один.

– Не делайте этого, Тесс. – Сверхуслужливый управляющий? Как бы не так! Сейчас Кларенс приказывает, как сержант – новобранцу. – Положите телефон и сядьте.

В его тоне слышится угроза. Я убираю телефон в карман и сажусь.

– Шанталь вовсе не была похожа на героиню вашей пьесы. – Он презрительно отшвыривает распечатку. – Я знал ее, изучал ее, видел все, что она делала, часами наблюдал за ее сеансами. Это было совсем просто. Однажды, в ее отсутствие, я зашел сюда, поиграл с компьютером, нашел программу, отвечающую за работу системы безопасности. Пара команд – и я получил доступ к камерам. Чтобы смотреть, когда сам хочу, а не когда она позволяет. Если подумать, это ее собственный промах: не закрыть доступ. Чего, интересно, она ждала от меня, когда я это обнаружил? Естественно, я наблюдал за ней. Наблюдал часами.

– И она не знала? – Я стараюсь говорить спокойно.

– О, она знала. Почувствовала – так же, как вы. Вы ведь поэтому заклеил линзы скотчем – чтобы подразнить меня, да? – Он издает смешок. – На крыше, тогда, во время грозы. Вы ведь поняли, что это я? А кто, мать твою, это еще мог быть?

В его голосе звучит издевка. Мне уже по-настоящему страшно. Кларенс выговорится и мирно уйдет? Как бы не так! И он знает, знает, что я поддерживаю связь со Скарпачи. Откуда-то появились злость и агрессия; у него холодный взгляд змеи, готовящейся к броску. Моя единственная надежда – сохранить хладнокровие. Нужно поддерживать разговор, пока я не придумаю, как переломить ситуацию.

Ты же актриса! Ломай стереотипы! Импровизируй!

Я рассудительно произношу:

– Кларенс, я вовсе не хочу, чтобы вы испортили себе жизнь. Скажете что-нибудь лишнее, так что вас можно будет заподозрить в смерти Шанталь, – и сам потом пожалеете.

Он вроде бы слушает, однако никак не реагирует. Смотрит в пространство, словно думает о чем-то своем. Затем начинает говорить. Странный отрешенный голос; так ровно и монотонно произносит слова актер, изображая внутренний монолог героя.

– Она была восхитительна. Такая властная… и нежная одновременно. Мы много с ней разговаривали. Она рассказывала о клиентах… всякое, про их заскоки и фантазии. «Это самое лучшее в моей работе, – говорила она, – ощущать, как отчаянно я им нужна, понимать, как хорошо у меня выходит удовлетворить их желания, играть с ними, мучить их, показывать, кто они есть на самом деле. А в конце заглядывать в глаза и видеть там благодарность за все, что я для них сделала».

Он говорит, и говорит, и говорит. Про Шанталь, про секреты, которые она ему доверяла, про то, что происходило во время ее сеансов… какой уязвимой она выглядела, когда думала, что никто ее не видит. А он, он видел. Он знал о ней все: и жесткие доминантные грани ее существа – это для клиентов, – и мягкую незащищенность, которую она скрывала от всех.