Читать книгу "Когда возвращается радуга. Книга 1 - Вероника Горбачева"

Наверное, это и есть счастье.

Она смежила веки — и вновь увидела себя в свадебной карете, рядом с эфенди.

— Дорогое дитя, — говорит он, — прошу тебя, будь серьёзней. Нам нужно обсудить очень важный вопрос. Ты не должна забывать, что для всех моих домашних, как и для всех, тебя окружающих в Серале, Северянка Мэг считается твоей матушкой. А потому — не называй её няней, как порой срывается у тебя с язычка, и следи за собой, чтобы не вызвать лишних толков. Незачем ещё кому-то знать о твоих настоящих родителях. Это опасно.

У неё замирает сердце.

— А вы… знаете?

И понимает вдруг, что за время их знакомства табиб ни разу не спросил маленькую девочку о том, кем ей приходится красноволосая Мэг. Хоть Ирис и впрямь, случалось, особенно на первых порах, обращалась к ней: «Дади! Нянюшка!» Выходит, все эти годы он хранил их тайну?

— Мне ли не знать, — мягко улыбается Аслан-бей. — Ведь я присутствовал при твоём рождении… Но нас не связывали дружеские узы с султаном Баязедом, что же касается Айше — она меня явно недолюбливала, поскольку несколько раз я уличал её в действиях, недостойных супруги Солнцеликого. Оттого я и не был вхож в тогдашний гарем, и однажды надолго потерял тебя из виду. Но в тот злосчастный день, когда мы снова встретились, я увидел красноволосую женщину, бывшую кормилицу, и узнал сперва её, а потом и тебя, так похожую ликом на покойную Найрият. И дал себе слово, что уже не оставлю вас обеих. Впрочем, у нас ещё будет время поговорить о былом, а сейчас — послушай немного, что я скажу о нашей Мэгги. Я подлечил её, но благотворнее всего на выздоровлении сказался полный покой. С того момента, как мы встретились в лечебнице, я повторял без устали, что, милостью Аллаха, с тобой всё хорошо, и ваша с ней встреча не за горами. Сейчас её сердце в порядке, но всё же — лучше избегать всякого рода волнений, даже радостных. Помни это, джаным. Я уже говорил об этом и с Мэг, и с остальными в моём доме, а потому — никто не удивится, если ты не кинешься матери в объятья, а чинно и спокойно обнимешься с ней, будто вы расстались не далее, как сегодня утром.

Ирис благоговейно складывает руки.

— О, я поняла, поняла, эфенди!

— Месяц-другой тихой размеренной жизни — и она окрепнет, полгода-год я попою её специальной настойкой — и Мэг даже не вспомнит, что когда-то у неё болело сердце. Но этот год покоя нам с тобой нужно ей подарить.

— Я поняла, эфенди!

…Свадебный кортеж останавливается на широкой улице. Дома здесь величественны и не соединены стенами, а построены на солидном расстоянии друг от друга, каждый особняк утопает в зелени акаций и шелковиц, гранатов и апельсинов. Пожилой привратник распахивает перед приехавшими широкие ворота, и во двор прекрасного белого дворца, не иначе, въезжает сперва повозка с приданым, а затем и карета «молодожёнов». На пороге несколько пожилых мужчин и женщин смотрят настороженно, с любопытством и страхом одновременно. А у самых ступеней, ведущих на широкое крыльцо, жалобно блеет и беспомощно дёргает спутанными атласной лентой ногами заваленная на бок маленькая тонкорунная овечка с золотым колокольчиком на шее, с позолоченными копытцами и рожками, украшенная цветочной гирляндой. Хорошее предзнаменование для семейной жизни — если будущей хозяйке удастся приподнять овцу и хотя бы сдвинуть с места, освобождая проход: значит, сильная жена досталась, так же крепко и дом в руках держать будет!

Не забыв вновь накинуть на голову покрывало, Ирис выпрыгивает из кареты. При виде её тонкой и лёгкой фигурки, что, кажется, вот-вот переломится в талии, лица прислуги вытягиваются. «Какой там баран, какая овца!» — явственно читается на них, — «ей бы курицу одолеть…» Ах, не видели вы муштры Айлин-ханум, почтенные, не нашивали её позолочено-свинцовых браслетов, иначе не торопились бы с выводами. Конечно, переносить овец Ирис раньше не приходилось, она даже не знает, с какого бока к ним подступиться, но, изловчившись, подхватывает бебешку под мягчайшее тёплое пузо — и без труда сносит с дорожки в густую траву. Ставит на ноги и тянет за свободные концы лент, освобождая. А потом, заметив, наконец, как из-за плеча высокого худощавого мужчины робко выглядывает мама Мэг — забывает о наставлениях табиба и мчится к ней, раскинув для объятий руки, как бежала когда-то девчушкой, подзывая любоваться на первые одуванчики…

Должно быть, этот порых лучше всего убеждает настороженных слуг в доброте новой хозяйки. Девушка с таким чистым сердцем не обидит тех, над кем волею Аллаха вознесена властвовать.

У Мэг дрожат губы, но Ирис поспешно прикладывает к ним палец:

— Тс-с! Матушка, нельзя плакать! Нельзя! Сегодня — день радости!

Хотя сама едва сдерживает волнение. Но её нарочито строгий тон, хоть и не обманывает ирландку, однако позволяет той справиться со слезами.

— Добро пожаловать домой, доченька, — говорит она и низко кланяется ей — и, конечно, табибу. А как ещё выразить безмерную благодарность этому золотому человеку? Женщины, подозрительно заблестев увлажнившимися глазами, хором поздравляют хозяев, мужчины отпускают одобрительные замечания — дескать, хозяйка-то и сильна, и крепка, — и всем хором восторгаются рыжим Кизилом, чья шубка на солнце горит жарким золотом, а глаза — чисто драгоценные камни…

… А потом сразу вдруг, безо всякого перехода, Ирис видит перед собой… мать? Наверное, ибо прекрасная рыжеволосая девушка с высокой крепкой грудью, тончайшей талией и пышными бёдрами, прелестными сияющими глазами, полными счастья, может быть только прекрасной Найрият… Но почему она так странно одета? Платье с высоким воротником, распахнутым, словно веер, с широкой юбкой, расходящейся книзу колоколом, пышные рукава, у запястий узкие, но наверняка неудобные… Но оно красиво, если не сказать — роскошно… Она протягивает руку, желая прикоснуться хотя бы во сне к самому родному человеку, почувствовать тепло её тела. Красавица делает то же самое, и… Ирис ощущает не живую ладонь, а холод зеркальной поверхности.

Не успевает она изумиться, как оказывается совсем в ином месте.

Тёмное сырое помещение. Свет еле-еле пробивается через зарешеченное окошко под низким потолком. Открытая шея, руки — чувствуют оседаюшие на них капли сырости. Капает в углу вода. Ирис, поджав ноги, сидит на низком дощатом топчане, еле прикрытом несвежей соломой, босая, простоволосая,… Страшно. Холодно. Голодно.

— Танцуй, — вдруг говорит она себе. — Танцуй до конца, Кекем. Ты можешь.

И звук собственного голоса придаёт ей уверенности.

…А потом вдруг со всех сторон её заливает солнце.

Ирисы. Ирисы. Ирисы на холмах, сред полян яблоневого сада, ирисы жёлтые, белые, сиреневые, фиолетовые, большие и карликовые, обычные и махровые, цветущие и только выгоняющие бутоны… Ирисы. Ирисы…

Пруд с чёрным и белым лебедями, с пушистыми серенькими лебедятами. Зелёная сочная трава, покрывающая обширную поляну и холмы. Переливается драгоценными приплюснутыми и идеально ровными шариками роса, подсвеченная закатом. Мягкий и пушистый ковёр и плотное тяжёлое платье защищают сидящую девушку от сырости и весеннего прохладного ветерка.