Читать книгу "«Линия Сталина». Неприступный бастион - Герман Романов"

– Видел, – глухо произнес побледневший Манштейн, – чем вы их там сожгли? Разве такое возможно?

– Сейчас нет, еще даже не думают о таком оружии. Я, по сути, паллиатив изготовил, на коленке из подручных средств, как говорят. Вы принципы действия боевых химических веществ, отравляющих газов я имею в виду, хорошо ведь представляете? Тут то же самое – только аэрозоль газообразных взрывчатых смесей. Ими обрабатывают территорию, они не опасны в малой концентрации и не вызывают тревоги. Но как только происходит опасная концентрация, следует взрыв, и очень страшный – уничтожается все живое. О взрывах на угольных шахтах слышали? Здесь то же самое, у нас было время и ловушку подготовить, и приманкой в виде целого моста на плацдарм Рауса заманить. Вот и все – просто до такого примитива здесь еще никто не додумался. Как и о многом другом…

Гловацкий сделал паузу, снова закурил: «Лгу я бесподобно иной раз. Оружие будущего – хм… Просто приманка в виде моста и ограниченность плацдарма искусственным путем. И две цистерны горючего, с пяток машин боеприпасов плюс рота саперов и несколько дней работы. Но ведь лихо немцев долбануло и поджарило».

– Да, я не думал, что у вас в ОКХ такие глупцы – один корпус бросить на Остров, а другой загнать в болота?! Даже предатель не смог бы сделать для нас лучше – вначале мы растрепали 41-й корпус, теперь на очереди ваш 56-й. Легкость в мыслях у вашего руководства необычайная, головокружение от успехов – совсем противника не уважают, всех нас недоумками считают. У вас что, некоторые генералы не знают, я о советском командовании не говорю, они пока на поле боя учатся, что главный принцип наступления заключается в максимальной концентрации сил и средств на направлении главного удара?

– Я тоже порицал командование, – глухо произнес Манштейн и сильно побледнел. Гловацкий выгнул бровь, немец молчал, только дергалась щека в нервном тике.

– Вы выиграли пространство, но потеряли время. Мы сделали наоборот – уступили вам территорию, но выиграли драгоценное время. Теперь нашу оборону здесь не проломить, нужно долго грызть, как под Верденом, маневр исключен, посмотрите на карту. Да и как – через нарвское дефиле? Вплавь через Чудское озеро? Или опять в болота и на Опочку? Можно, конечно, но чтобы доставить заправку на один танк, еще пять заправок уйдет на подвоз оной. А у вас нефтяные фонтаны в Берлине забили?!

– Вы правы, господин генерал! Разрешите мне задать вам всего один вопрос, – взгляд Манштейна прямо впился в лицо, пальцы дрожали, но голос был тверд как никогда за сегодня.

– Задавайте, конечно, – совершенно безмятежно отозвался Гловацкий: «Фу, наконец до него доперло, мнется как девка – и хочется, и колется! Ну, давай, рожай скорее откровение, сколько можно!»

– Кто вы? Только не говорите мне, что вы советский генерал, я в это не верю. Но вы русский, это я чувствую, но не из прежних времен, имею в виду царских. Кто вы на самом деле, господин генерал?

– Зачем вам знать, Эрих фон Манштейн? – пожал плечами Гловацкий, но был доволен – Манштейн сделал правильные выводы. – Но вы правы, я не тот, кем считаюсь. Вот только готовы ли вы знать эту правду, если истины испугаетесь? Право, не знаю…

– Скажите мне, и я о том судить буду, господин генерал. – Манштейн наклонился, глаза требовательные, горящие любопытством. «Да, подавится потом. Ну, что ж, как говорил незабвенный Остап Бендер, пора подержать его за вымя, клиент дозрел».

– Тю ля вулю, Жорж Данден, тю ля вулю, – как заметил французский герой из одной книги…

– Ты этого хотел, Жорж Данден, – немедленно перевел Манштейн. – Я понял смысл фразы и жду ваш ответ.

– Дело в том, что я появлюсь на свет ровно через 30 лет. – Гловацкий усмехнулся, видя у Манштейна расширившиеся до невозможных размеров, отведенных природой, глаза. Немец был ошарашен признанием, наверное, уже считал его кем-то из «искусителей», что с копытцами и рожками бегают. Но вряд ли заподозрил во лжи, слишком невероятна сама по себе подлинная правда, больше похожая на бред. И тихо добавил:

– Я из будущего…

Командир взвода 8-го пулеметно-стрелкового батальона старший сержант Власьев Северо-западнее Острова

Запах горелой человеческой плоти витал в воздухе, но вызывал не аппетит, как шашлык из говядины, жуткое, чуть ли не до рвоты, отвращение. Но в то же время был невероятно приятен – в школе, в одной из книг по истории он однажды прочитал странную фразу и не понял ее: «Ничто не пахнет так хорошо, как труп врага или предателя». Вроде кто-то из королей Франции сказал, сейчас Власьев просто вспомнить не мог. Но на этом месте, наспех хороня в воронках обугленные останки, срывая предварительно с них жетоны, он убедился в истинности слов. Как заметил один из бойцов взвода, совершенно правильно: «Воняет, но пахнет здорово!»

Особенно притягательным зрелищем был овраг с лощиной, набитые искореженной техникой. Обугленные останки автомобилей и мотоциклов, изогнутые пушки, танки с отлетевшими от внутренних взрывов башнями, как покрывалом накрытые вонью сгоревшей резины и плоти фашистов. Оружие, везде оружие – его грузили всю ночь, выбирали более-менее пригодное, и вывозили на полуторках. С помощью тракторов вытащили из реки два целых танка, немедленно их утащили на буксирах тяжелых тягачей «Ворошиловец» куда-то в тыл. Сердце радовалось, глядя на такую сладостную картину – все осознали, от новобранца до бородатого ополченца из местных колхозов, что врага можно не только крепко бить, но и остановить, не пустить дальше!

Жара донимала, пыль забивала глотку – копали траншеи, капониры для пушек и минометов, устраивали ДЗОТы для пулеметов. В его взводе было три Кольта, поставки американцев четверть века тому назад, под наш русский патрон, отлежавшие долгие годы на хранении. Сам приводил их в порядок, очищая бензином засохшую смазку, отмывая пятна ржавчины, отмачивая детали, и собирал эти «картофелекопалки», отстреливая из них пробные очереди. Неудобство для прицеливания одно, но весомое – под треногу били струи воздуха, поднимая пыль, оттого и прозвище. Но что есть, то есть, а потому как нельзя лучше подходили для вооружения спешно строившихся ДЗОТов – все же Кольты стояли на площадках из досок, пыли мало, и мешать при стрельбе она не будет. Конечно, ДЗОТ не железобетонный ДОТ, надежда на маскировку – что в ней залог долгой жизни сержант осознал на всю жизнь, сколько бы ее ни осталось.

Но желательно подольше – мечтал о Маринке, даже написал ей письмо, отметив мимоходом, что легко ранен в бою, в госпитале немного полежал. И назначен командиром взвода, с намеком так ей написал – ведь это средний комсостав, как ни крути, он и курсы прошел в прошлом году, только до войны заветные «кубари» не получил. И отправил с оказией – по военной почте такое не пошлешь, цензор все чернилами вымарает. А так запросто, военврач в госпитале, что осколок вырезала, чудная женщина, в Ленинград отправила бойцов долечиваться, а с ними его весточку и передала. Сказала, что девичье сердце отходчиво, простит его за глупость совершенную…

Мороки доставляли выданные со складов гранатометы Дьяконова – на два стрелковых отделения взвода получил шесть мортирок, втрое больше, чем по штату положено, причем вместе с винтовками, сошками и угломерами. Да ящики с гранатами, пусть те маленькие, всего в 16 линий, но хоть какая-то артиллерия. Ротных минометов недоставало, а тут сразу полдюжины, для окопной войны самое то, с финнами их он опробовал и тогда еще сделал для себя вывод – годятся. Да и чего сетовать, что оружие старое, даже Наган ему выдали производства шестнадцатого года, главное – с толком использовать. Вот только полоса для обороны длинная для взвода – на пятьдесят бойцов отвели добрых триста метров, тут копать и копать еще, а сроку для того три дня выделили, правда, полсотни местных жителей им дали, бабенок половина, крепенькие, угрюмые. Заигрывать бойцы с ними попытались, но он сам живо отвадил. Раз нашел время на шуры-муры, товарищ боец, вот тебе лопата, еще пять метров траншеи выкопай или окоп полного профиля. Теперь только сопели и матом его втихаря крыли, опасливо – что и говорить, бил им морды, как сам генерал Гловацкий иной раз прикладывался, но и выбор предлагал – под трибунал сходить… за жалостью.