Читать книгу "Человек из Вавилона - Гурам Батиашвили"

«Тот, кто запер меня здесь, хочет довести меня до белого каления. Но зачем, с какой целью? А затем, что хочет расправиться со мной, но это, похоже, ему сделать не так легко — то ли не смеет, то ли кишка тонка. Ищет повод. А повод разгневанному человеку найти нетрудно. Но кто он? Притащить меня сюда мог лишь тот, кто сегодня господствует в этом краю. Стало быть, либо Абуласан, либо Дадиани», — мысль Занкана прервалась. Он сидел, уставившись в одну точку. «Какое дело до меня Вардану Дадиани? Я знаю его издалека, здороваюсь при встрече и только! А вот Абуласан… Ежели это дело рук Абуласана, может быть, я и окончу свои дни в оскверненном дворце царицы Тамар…» — и Занкан обвел глазами загаженный зал.

Абуласан! Абуласан!

«Только за то, что он знает, я верен царице… Однако ведь я послужил и ему! Ни одно его желание не осталось без ответа с моей стороны, но у него короткая память… Впрочем, нет, он помнит все… даже если не хочет помнить…»

Буйволица поднялась с пола и замычала — ее рев раздражал Занкана как рев капризного ребенка.

Надо выкинуть Абуласана из головы. Рассвело, и пришло время молитвы.

Белый конь, разлегшийся на полу, медленно, лениво поднялся на ноги, прогнул спину, словно вытягиваясь, опустил голову, потряс ею, и белая грива взметнулась как под порывом ветра, встал на задние ноги и медленно опустился. Потом раскорячился и пустил горячую струю. Пар от мочи рассеялся по всему залу. Занкан прикрыл рукой рот, не давая вырваться первым словам молитвы.

«Ну как можно молиться и поминать Господа в этом нужнике, в этом оскверненном зале?»

Он расстроился — впервые в его жизни наступило утро, когда он отказался от молитвы.

Горячая конская моча тонким ручейком потекла к стене. Оказывается, и в царских покоях пол делают чуть наклонным.

Он решительно направился к окну, толкнув, открыл его и крикнул:

— Эй, вы там!

Парень с кинжалом немедленно возник в окне.

— Я дам тебе это серебро, если хочешь, а ты не отходи от открытого окна! — Занкан внимательно следил за каждым движением парня. Тот не сводил с серебра глаз, потом взял его и сказал:

— От открытого?

— Именно так!

— Ладно уж, раз ты так хочешь, я постою здесь сегодня, чтобы никто не залез к тебе, а завтра…

Свежий воздух ворвался в зал.

Буйволица вела себя беспокойно, то и дело принималась реветь, ее определенно что-то мучило. Но у Занкана были свои заботы, и он не обращал на нее внимания. Понурив голову, стоял у окна и думал о своем. «Но почему, зачем он сотворил со мной такое?»

Что-то коснулось его руки. Рядом стоял буйволица. Он отошел от нее и тут понял — она лизнула ему руку.

«Что-то ее беспокоит, но что?» — подумал он, садясь на тахту. А сев, догадался — вымя у буйволицы было огромным, с большую корзину.

«Как ей помочь?» Занкан встал, подошел к буйволице, погладил по загривку. Животное замерло. Занкан нагнулся, провел рукой по вымени. Он знал, как доят коров. Его няня, высокая худая, как жердь, женщина не раз доила корову в его присутствии и поила теплым парным молоком. Он еще раз провел рукой по вымени, потом потянул за соски, и молоко, журча, пролилось на пол. Запах молока пробудил чувство голода, он вспомнил, что со вчерашнего дня у него и маковой росинки во рту не было. В это время Занкан обычно завтракал. Три яйца, валявшиеся на полу, разделили молочный ручеек на два рукава, один из рукавов, обогнув яйца, устремился навстречу своей второй половине.

«Завтрак у меня есть», — подумал Занкан и сделал несколько шагов к яйцам. Даже нагнулся, чтобы взять их, но не взял — передумал. Решил денек поголодать. «Не буду есть, попощусь, чтобы Господь вызволил меня», — подумал он, избегая произносить вслух имя Господа в этом оскверненном месте. Потом повернулся к буйволице и начал медленно, робко доить ее. Доил неловко, неумело. Молоко вскоре собралось в небольшой ручей. Дойдя до стены, ручей снова разделился на два рукава. Куры громко заквохтали, подскочили к ручейку, стали пить, закидывая вверх головы. Свиньи с другой стороны громко лакали молоко, время от времени похрюкивая от удовольствия. Но это не понравилось курам — они закудахтали, затрепыхались, можно было подумать, рвутся в бой за молоко.

Наконец Занкан поднялся, с трудом разогнул спину после долгого сидения на корточках, перевел дух. Облегчение ему приносило сознание, что он сделал доброе дело. Он вышел в соседний покой, с трудом подобрался к корове и принялся доить ее. Весь день, пока у него хватило сил, он доил коров, буйволиц, коз. Остальные животные и птицы лакомились парным молоком.

К вечеру он с трудом дотащился до своей тахты. Окрестности Начармагеви уже поглощались сумерками. Куры прекратили квохтать — забились кто в кресло, кто под кресло. Занкан с грустью подумал, день прошел так, что он ни разу не помолился.

Ему никогда не приходилось столько работать физически. Обессиленный, он вскоре провалился в сон. Наверное, ни один пленник на свете никогда не спал так сладко, как Занкан. Прошла ночь, наступил рассвет, солнце заняло свое место на небосклоне, проскрипела где-то арба, а Занкан все спал на том же боку, на котором заснул, — спал сладко, безмятежно, словно был не пленником, а желанным гостем в царских покоях.

— Тебя сюда бросили не для сладких сновидений, а для душевных мук! — вдруг крикнул кто-то, и Занкан проснулся. Он не сразу сообразил, кому принадлежал этот голос, глаза открыть не мог, солнце било прямо в лицо. — Ну что, проснулся?! — Занкан узнал голос Абуласана. Он вскочил, вернее, гнев заставил подскочить его — в этот миг им владело одно желание: свалить его с ног и от души отколошматить. Но, увидев перед собой сияющее лицо довольного сильного Абуласана, он тут же взял себя в руки.

Абуласан иронически улыбался.

— Ну как, нравится тебе здесь? — спросил он.

Занкан молчал, он не считал себя обязанным отвечать на подобный вопрос. У него вдруг засосало под ложечкой — он почувствовал сильный голод.

— Ну? — почти по-домашнему осведомился Абуласан. — Каково, а?

И Занкан Зорабабели, сын Мордехая, отвечал:

— Раньше мне здесь очень нравилось, потому что дворец походил на свою хозяйку, теперь же я нахожу его сходство с твоим нутром, Абуласан, и как такое может внушать мне симпатию? — Занкан поднял голову и посмотрел Абуласану прямо в глаза. Ни один мускул не дрогнул на его лице. — Не думай, что я говорю это со зла. Придет время, ты ответишь перед тем, перед кем должен будешь ответить.

Абуласан продолжал иронически улыбаться.

— Удивляюсь я тебе! Я всегда знал, ты человек осмотрительный, а ведешь себя почему-то глупо. Скажи ты тогда, что это по твоему совету мы избрали Боголюбского в зятья, сегодня ты был бы на коне. Боголюбский провозглашен царем всей Грузии, вся Грузия не нарадуется на него!

— Я иудей, Абуласан! Первая моя святыня — Адонай, вторая — родина, и я всегда старался служить сперва Адонаю, потом родине, а теперь ты требуешь от меня принести в жертву свою жизнь.