Читать книгу "Любовь колдуна - Галия Злачевская"

– Награбила она себе великой силы, вот что я тебе скажу, – буркнула Нюша и тут же взмолилась: – Ох, Митенька, забудь, что я тебе сказала, это тайна, да и дело прошлое, такое давнее, что, может, и не было ничего.

Она ушла, унося в подоле охапку Glechyma hederocea.

Время тянулось нестерпимо медленно. Лиза и ее отец не появлялись.

Чтобы занять себя, Гроза решил зайти к Викентию Илларионовичу. Хозяина дома не оказалось, но это было хорошо: говорить ни с кем не хотелось. Гроза побродил у книжных полок, ощущая почти неодолимое желание пробраться в кладовку и послушать, о чем говорят Николай Александрович и Лиза. Он боролся с собой изо всех сил, взывал к своей совести и стыдил себя, но так и не смог победить любопытство.

Однако дверь кладовочки оказалась заперта. Гроза посмотрел на нее недоумевающе. Наружная щеколда не задвинута, а дверь не открывается, как будто кто-то заперся там изнутри.

Заперся и подслушивает разговор Трапезникова и Лизы…

Неужели Викентий Илларионович?..

Гроза схватился за ручку двери, но дернуть не успел: на крыльце послышались шаги.

Гроза выскочил в коридор, да так и остолбенел: в дом входил не кто иной, как Викентий Илларионович.

– А ты что здесь делаешь?! – удивился он.

– Зашел книжки посмотреть, – буркнул Гроза, оглядываясь. – А потом показалось, будто кто-то есть в кладовке.

– В кладовке? – нахмурился Викентий Илларионович. – Что за ерунда? Кому там быть? А главное – зачем?

Объяснить это Грозе было трудно. Как признаться, что ему известно о щели в стене? А если знал об этом, почему не сообщил ни хозяину, ни Трапезникову?

– Мне послышался шум, – буркнул он. – Хотел посмотреть, что там такое, а дверь изнутри заперта.

– Голубчик, – усмехнулся Викентий Илларионович, – как она может быть заперта? Ведь с той стороны нет ни крючка, ни задвижки. Невозможно запереться.

Он обогнул Грозу и подошел к двери. Толкнул – и та легко распахнулась.

– Ну что? – обернулся Викентий Илларионович. – Заперта?

– Вот это да… – пробормотал Гроза ошарашенно.

– Может быть, ты ее на себя тянул? – предположил Викентий Илларионович.

– Не помню… – пожал Гроза плечами.

– Митенька! – донесся с улицы голос Нюши. – Тебя Николай Александрович кличут!

Дверь, кладовка, Викентий Илларионович – все было забыто. Гроза вылетел вон, даже не простившись с хозяином.

Горький, 1937 год

Заснула Ольга в тот вечер как убитая, однако вскинулась, когда луна воровато заглянула в окно и словно бы прикоснулась к ресницам.

Женя по-прежнему спала, дышала тихо, едва слышно, и чему-то улыбалась. Один раз промурлыкала что-то, и Филька мурлыкнул тоже, словно в ответ.

Ольга тихо лежала, глядя на голубоватую от лунного света марлю в оконном проеме, и вспоминала свой сон. Ей снилось, будто она пишет письмо под диктовку высокой темноволосой женщины с родинкой на щеке. Ольга помнила ее прекрасное лицо! Эта женщина уже виделась ей однажды – после того как Андреянов украл Женю. Именно благодаря этому сну Ольге удалось так скоро найти свою ненаглядную девочку. Благодаря наставлениям этой женщины! И теперь она должна была поступить точно так же – послушаться ее совета. Впрочем, нет, это был не совет, не просьба – это был приказ, непререкаемый приказ. Ольга знала: она должна выполнить его, потому что от этого зависела ее судьба, а главное, судьба Жени.

Наверное, спала она совсем недолго, потому что внизу еще не угомонились хозяева: слышно было, как Ася рассказывает мужу о своих учениках, восхищается каким-то шестидесятилетним стариком, который притворился, будто ему еще пятьдесят (в школы ликбеза принимали только до этого возраста), да так старательно взялся за учебу, что обошел всю молодежь! Васильев молчал – впрочем, он и прежде слушал излияния восторженной Аси без слов, как будто постоянно думал о чем-то своем. Ольге и раньше так казалось, когда она наблюдала за этой семейной парой со стороны, а сейчас ей вдруг почудилось, что она стоит между ними, но видит ее на этом месте только Василий Васильевич, а для Аси она по-прежнему то находится в детской и возится с Женечкой, то изредка цапается с Симочкой, то помогает самой Асе… Для нее Ольга, как и прежде, всего лишь нянька, нянька Жени – ну и отчасти самой Аси, потому что именно Ольга заботится о том, чтобы платья хозяйки всегда были выстираны и выглажены, петли на чулках подняты (учителям запрещалось приходить в школу с голыми ногами, только в чулках, а они же рвутся безбожно, денег на покупку новых не напасешься… На счастье, Ольга научилась замечательно штопать чулки нитяные, а на фильдекосовых и фильдеперсовых поднимать петли самым обыкновенным вязальным крючком, только очень тоненьким), варит яйца в легонький «мешочек», а не как Симочка, которая признавала только переваренные в несъедобную крутизну, печет необыкновенно вкусное печенье, каждое утро бегает в молочную кухню за едой для Жени, следит, чтобы обложки на Асиных учебниках были подклеены, а проверенные тетрадки не перепутаны с непроверенными… А еще Ольга как-то так стирает носки Василия Васильевича, что неприятный запах из них уходит надолго, и воротнички его рубашек под ее присмотром никогда не засаливаются… И Ася не замечала, как смотрит ее муж на Ольгу – украдкой, конечно, и от обеих женщин, и даже от себя самого, – не слышала, как старается он пореже говорить с Ольгой, потому что голос его предательски вздрагивает, не догадывалась, почему он так подолгу меряет шагами небольшой садик, вместо того чтобы идти спать… Шагает, шагает, порою забывая об осторожности и жадно вглядываясь в оконный проем во втором этаже, надеясь, что там мелькнет гибкий силуэт…

Ольга вздохнула. Она знала: если исполнит то, что приказала приснившаяся женщина, это разрушит жизнь семьи Васильевых… Заботясь о собственной безопасности, она причинит непоправимый вред тем, кто принял ее как родную и кого она полюбила как родных… Но сейчас собственная безопасность, а значит, безопасность Жени были для нее превыше всего. Если не остановить Андреянова, он не утихомирится до тех пор, пока не добьется ее изгнания из этого дома. Ладно, пусть бы он рассказал только об их отношениях… Но он способен на самую грязную клевету! Ася доверчива, как дитя, ее легко можно убедить не только в самом хорошем, но и самом плохом. И, при всей своей мягкости, она может быть тверда, как камень. Добьется у мужа, чтобы выгнал Ольгу вон, и тот выгонит! И ее больше не подпустят к Жене…

При одной мысли об этом сердце Ольги скручивалось в болезненный, пульсирующий, причиняющий невероятные страдания ком. И снова, снова возникало перед глазами строгое и прекрасное лицо темноволосой женщины, ее непреклонный взгляд встречался со взглядом Ольги, ее негромкий властный голос повторял: «Ты должна опередить Андреянова! Ты должна охранять мою дочь! Ты должна спасти себя!»

Ольга прислушалась, привстала в постели; потом подошла к окну, осторожно отодвинула край занавески. Должно быть, она долгое время пролежала в бессонных раздумьях: луна ушла за облака, в саду воцарилась глухая тьма, а дом затих.