Читать книгу "Софья Толстая - Нина Никитина"

Невероятно быстро пролетала жизнь Софьи, наполненная повседневными заботами о внуках, о здоровье детей, о счетах и заказах, об издании сочинений мужа. Целыми днями она была занята, даже для любимой музыки не находила времени. Слава богу, жизнь протекала спокойно, дружно и хорошо. Но вскоре спокойствие внезапно было нарушено из‑за дочери Маши и ее мужа Коли, который всегда был ее «тенью».

После 1891 года Толстой не раз возвращался к мысли о передаче своих произведений народу. В 1895 году Софье стало известно, что он сделал какую‑то пространную запись в своем дневнике, в которой просил наследников отказаться в пользу общества от своих прав на издание его сочинений, даже тех, что были написаны им до 1881 года. Софья случайно узнала об этом от сына Ильи, а еще о том, что «чужая» ей дочь Маша вместе со своим Колей сделала три копии с этой завещательной записи, одну из которых она оставила у себя, другую отдала Черткову, а третью брату Сергею. Незадолго до отъезда в Гаспру Маша тайно подписала у больного отца свою копию. Софья была просто поражена услышанным. Она была уверена в своей правоте и считала идею Лёвочки о передаче издательских прав обществу нелепой и антисемейной. Софья любила свою семью и желала ей благополучия, поэтому не собиралась все передавать «обществу», а на самом деле богатым владельцам крупных издательств, таким как Цейтлин и Маркс. В свое время она наотрез отказала Цейтлину, предлагавшему ей один миллион рублей за монопольное право издавать сочинения мужа. Она убеждала Лёвочку забрать бумагу у Маши и отдать ей. В противном случае, грозилась Софья, если он умрет раньше нее, она ни за что не исполнит его желание и не откажется от своих прав на его сочинения, даже если бы считала это хорошим и справедливым решением. Муж был вынужден уступить и вручил ей эту злополучную бумагу. А Маша пришла в ярость, кричала вместе со своим Николаем, пугая тем, что обязательно обнародует после смерти отца его завещание, в котором тот просил, чтобы его сочинения не продавались, а его жена собирается торговать ими. Накричавшись и хлопнув дверью, Маша решила тотчас же покинуть Ясную Поляну, но Софья остановила дочь, помирилась с ней, и к общей радости родителей Маша осталась жить, как и прежде, во флигеле.

Вскоре Софья успокоилась, решив, что после смерти мужа вся эта история все равно потеряет смысл. Это было больше похоже на бурю в стакане воды. Ведь даже подписанная мужем копия, из‑за которой кипели бурные страсти, не имела никакой юридической силы. Все‑таки ей гораздо легче дышалось, когда бумага была при ней, и теперь она ни за что не выпустит ее из своих рук. Все возражения своих оппонентов, что, дескать, запись мужа в дневнике просто так стереть не удастся, Софья легко парировала тем, что дневники эти находятся в музее, ключ хранится у нее и она положит их туда на пятьдесят лет. Что ж, она сумела отстоять не просто свои доходы, а интересы семьи, которые для нее были священны. Теперь Софью больше волновал вопрос, как будет похоронен муж в случае его смерти. Конечно же она хотела, чтобы все было в соответствии с церковными обрядами, даже собиралась обратиться к государю, но дочь Таня стала возражать, напомнив ей об отцовском распоряжении в дневнике, чтобы его похоронили в лесу Старый Заказ, без обрядов и памятников. На это замечание дочери Софья очень спокойно ответила: «Ну, кто там будет копаться и искать». Конечно, был один неприятный свидетель, дочь Маша, которая знала о содержании завещания, но она вроде бы успокоилась, урезоненная матерью.

Софья была довольна тем, что завладела завещанием полновластно, усмотрела в этом свою большую победу, позволявшую ей маневрировать не только между детьми, но и среди единомышленников Лёвочки. Имея завещание в своих руках, она, таким образом, возвращала не только деньги, вложенные в издание, но и обеспечивала себе единоличное право на публикацию всех сочинений мужа на последующие годы. Она твердо решила никому ни за что не отдавать завещание, чтобы никто и никогда не узнал об истинном желании мужа.

Теперь Лёвочкин кабинет, по рекомендации врачей, переехал из комнаты под сводами на второй этаж, в комнату рядом со спальней. Кабинет занимал очень светлую комнату с огромным венецианским окном, выходившим на восток. Муж, думала Софья, будет работать над своими сочинениями, окруженный светом. Но, самое главное, было не в этом, а в том, что Лёвочка отныне находился в непосредственной близости от нее и она могла приходить к нему гораздо чаще.

Она должна была все контролировать. Однажды, отдыхая с гостями в зале, Софья почувствовала легкий запах гари. Она быстро направилась к двери, ведущей на чердак, откуда уже начал валить дым. Пожар оказался нешуточным. На чердаке обгорели четыре толстые балки, как раз над спальней Лёвочки. Софьей руководила рука Божья, и она не уставала благодарить Бога за это. Божья рука руководила ею и в выборе мужа. За свою пятидесятивосьмилетнюю жизнь она оценила только трех мужчин: мужа, Урусова и Танеева. Из них главным был конечно же Лёвочка. А вообще, она не любила тех мужчин, которые были ей неприятны физически, как и тех, кто цинично относился к браку. Муж говорил, что женитьба есть церковная печать на прелюбодеянии. Ей было горько это слышать, но она знала, что гениальный человек гораздо лучше в своих сочинениях, нежели в жизни. Еще раз это ее мнение подтвердилось, когда она готовила корректуры «Казаков» для одиннадцатого издания «Сочинений графа Толстого».

В декабре 1903 года Лёвочка заболел, и она подумала, что Бог не захотел продлять его жизнь из‑за сочиненной им легенды о дьяволе. А доктор Никитин уверял, что это очередной приступ малярии. Софья досадовала на судьбу, что из‑за болезни мужа не попадет на концерт Никита, о чем так мечтала. Но потом жалость к мужу одержала верх. Однажды он, полушутя, сказал ей: «Ангел смерти приходил за мной, но Бог отозвал его к другим делам. Теперь он отделался и опять пришел за мной». Слушая мужа, она успокаивала его, брала его голову обеими руками и нежно целовала. Ему становилось чуть лучше, и он говорил немного сконфуженно: «Боюсь, что долго вас промучаю». А Софья в это время думала о том, что никогда за долгие годы супружества не имела сил идти против Лёвочки, потому что и по уму, и по возрасту, и по имущественному положению она находилась под властью мужа. Поэтому утешалась музыкой, но исполнение своего долга по уходу за мужем было гораздо важнее. Жажда жизни у Лёвочки оказалась сильнее недуга, и он уже стал готовиться к 75–летнему юбилею, который слегка «щекотал» его тщеславие, но с этой «глупостью» он справился достаточно быстро и легко.

В 1904 году мартиролог Софьи пополнился еще двумя именами очень близких и дорогих ей людей. Так, 1 апреля скончалась Александрин Толстая, которой было уже под девяносто лет, а 23 августа ушел из жизни ее деверь Сергей Николаевич Толстой. В этом же году отправился на Русско — японскую войну сын Андрей, которого она проводила до Тамбова. Софья очень тяжело перенесла развод сына и его второй брак с Екатериной Арцимович, бывшей губернаторшей, бросившей ради Андрея шестерых детей. Лёвочка очень боялся, что сын скоро разведется и со второй женой. Андрей воевал на Дальнем Востоке около четырех месяцев, был контужен, награжден Георгиевским крестом и вернулся домой.

Самым радостным событием, случившимся в их семье за последнее время, было конечно же рождение девочки у дочери Тани 6 ноября 1905 года. После многочисленных неудачных беременностей Таня долго и упорно лечилась у швейцарского профессора, «посадившего» ее на «макаронную» диету, состоявшую исключительно из молочной и мучной пищи. В первый раз ей удалось перейти роковую черту седьмого месяца беременности и благополучно доносить своего ребенка. Теперь вся толстовская семья называла долгожданного ребенка Татьяной Татьяновной. С ее появлением Лёвочка стал дедом аж пятнадцати внуков, среди которых были и двойняшки.