Читать книгу "Нация фастфуда - Эрик Шлоссер"

Выступая в Конгрессе, Мерфи сказал, что во время его работы на заводе в Гранд-Айленде компания вела две формы документации, постоянно врала Управлению по охране труда и уничтожала документы, запрошенные Управлением. Он хотел, чтобы в Конгрессе узнали о том, что заниженные стандарты безопасности на комбинате не были случайностью. Они стали следствием корпоративной философии Monfort, которую Мерфи описал так: «Предписание номер один – важно только производство{484}… Задача подчиненного – выполнять приказы. Точка. Как мне много раз говорили – «делай то, что я тебе говорю, даже если это нелегально… не попадайся».

Иск, поданный в мае 1998 г., свидетельствует о том, что с тех пор, как IBP поймали на двойной бухгалтерии, ничего не изменилось{485}. Майкл Феррелл, бывший вице-президент IBP, признал, что настоящая вина за высокую статистику травм в компании лежит не на рабочих, управляющих, медсестрах, директорах по безопасности или руководстве комбинатов, а на директорах корпорации. У Феррелла была прекрасная возможность наблюдать за процессом принятия решений. Помимо прочего, он отвечал за программу здоровья и безопасности работников IBP.

Когда в 1991 г. Феррелл принял этот пост после многих лет работы инженером в других компаниях, он был уверен, что в IBP действительно хотели улучшить систему безопасности рабочих. Если верить его судебному обращению, позже он обнаружил, что отчеты по безопасности IBP регулярно фальсифицировались, а в первую очередь компания заботилась о прибыли. В 1997 г. Феррелла уволили из IBP почти сразу после ряда проблем с безопасностью на мясокомбинате в техасском городе Палестина. Обстоятельства, связанные с увольнением, и составили суть его иска. 4 декабря 1996 г. инспекция Управления охраны труда нашла ряд серьезных нарушений на комбинате в Палестине и наложила на компанию штраф в 35 125 долл. Буквально через неделю рабочий по имени Кларенс Дюпри потерял руку в костемолке. Через два дня после этого другой рабочий, Уилли Моррис, погиб при взрыве аммиака. Тело Морриса несколько часов лежало на полу, всего в 10 м от двери, пока токсичный газ заполнял здание. Никто на всем комбинате не был обучен пользоваться респираторами или защитными костюмами, оборудование лежало в закрытой кладовке. После этих инцидентов Феррелл вылетел в Техас, чтобы разобраться в произошедшем. Он убедился, что предприятие в ужасном состоянии: система охлаждения не соответствовала стандартам, неисправная проводка угрожала убить током многих людей, механизмы безопасности были намеренно выведены из строя магнитами. Он хотел, чтобы комбинат был немедленно закрыт, и его закрыли. Два месяца спустя Феррелл потерял работу.

В своем иске он требовал компенсации за незаконное увольнение. Там же Феррелл заявил, будто его уволили за то, что он отдал указ закрыть комбинат в Палестине. Он заявляет, что раньше IBP никогда не закрывала мясокомбинаты только из-за проблем безопасности и Роберт Питерсон был в ярости из-за этого решения. В IBP не согласны с этой версией событий{486}: они заявляют, что Феррелл не сумел вписаться в корпоративную культуру IBP, взял на себя слишком много полномочий и на самом деле не он принял решение закрыть завод в Палестине. Если верить IBP, решение о закрытии было принято единогласно советом директоров.

В январе 1997 г. мясокомбинат IBP в Палестине открылся снова. Он был закрыт год спустя – на этот раз Министерством сельского хозяйства. Федеральная инспекция заклеймила комбинат за «жестокое обращение с животными»{487} и остановила производство на неделю. Это крайне редкое наказание за плохое отношение к коровам. В 1999 г. компания IBP закрыла комбинат. В 2001 г. он стоял пустой в ожидании покупателя.

Цена руки

Когда в 1997 г. я впервые посетил Грили, Хавьер Рамирес был президентом местного профсоюза, представляющего работников мясокомбината Monfort. Национальный совет по трудовым отношениям пришел к выводу, что после открытия мясокомбината в Грили в 1982 г. Monfort постоянно совершала «бесчисленные и возмутительные» нарушения трудового законодательства, бывшие члены профсоюзов подвергались дискриминации при приеме на работу, а во время выборов профсоюза запугивали новых работников. Бывшие сотрудники, с которыми поступили бесчестно, получили компенсацию в 10,6 млн долл. После длинной и тяжелой организованной борьбы в 1992 г. рабочие на фабрике Monfort проголосовали за то, чтобы присоединиться к профсоюзу. Хавьеру Рамиресу был 31 год, и он знал много об этой отрасли. Его отец, Рубен Рамирес, – лидер профсоюза в Чикаго. Хавьер вырос у скотобойни и наблюдал за тем, как мясоперерабатывающая индустрия бросает его родной город ради Высоких равнин. Вместо того чтобы найти другую работу, он последовал за индустрией в Колорадо, пытаясь добиться большей зарплаты и лучших условий для рабочих, в основном латиноамериканцев.

Отраслевой профсоюз дал рабочим Грили возможность оспаривать несправедливые увольнения, жаловаться на руководство и сообщать о нарушениях правил безопасности, не боясь репрессий. Но власти профсоюза мешает текучка кадров на комбинате. Каждый год новый коллектив необходимо убедить поддерживать профсоюз. «Вращающиеся двери» комбината не поддерживают рабочей солидарности. Главная проблема – большое число травм на мясокомбинате. Это постоянная борьба не только за то, чтобы рабочие не получали увечий, но и за надлежащее лечение и компенсации после травмы.

Колорадо был одним из первых штатов, утвердивших закон «О компенсации за производственные травмы»{488}. Суть этого законопроекта, принятого в 1919 г., состояла в том, чтобы предоставить своевременную медицинскую помощь и постоянный доход людям, которые пострадали на работе. Компенсация должна была стать «страховкой без виновных». В обмен на отказ от права судить нанимателей за травмы рабочие должны были получать немедленное вознаграждение. Подобные законы о компенсации были приняты во всех штатах. В 1991 г. Колорадо положил начало еще одной тенденции, став одним из первых штатов, наложивших строгие ограничения на компенсации рабочим. Помимо урезанных вознаграждений для травмированных, новый закон Колорадо давал нанимателям право выбирать медицинского работника, который оценивает серьезность любого заболевания, связанного с работой, тем самым предоставляя корпоративным врачам огромную власть в решении вопросов компенсации.