Читать книгу "Матильда. Тайна Дома Романовых - Наталья Павлищева"

Вместо раздачи подарков пришлось собирать трупы и раненых. Больше тысячи трехсот погибших – раздавленных, растерзанных, задохнувшихся. Тысячи и тысячи тех, кто едва мог двигаться. Сломанные ноги, руки, ребра, выбитые зубы, рваные раны, окровавленные тела… Оборванные, словно после побоища, люди…

И над всем бабий крик:

– Ой, что же с тобой сделали?! Ой, как мы без тебя будем жить?!

Искалеченные кормильцы семей, задавленные беременные бабы, погибшие дети, сироты…

Почему, зачем все? Ради фунта колбасы и голубой кружки с цветным платком?

Пахомыч увидел, как вчерашняя женка бредет следом за телегой, на которой ее муж и сын, непохожие сами на себя из-за посиневших лиц, у мальчонки неестественно вывернута рука – видно, так и не дотянулся до царского подарка, сломали…

Куда ни глянь, всюду беда.

До полудня Москва замерла, вернее, по улицам везли и везли телеги с наваленными трупами, тащили еще живых в больницы, где места давно не осталось, брели выжившие – побитые, поломанные, оборванные.

– Вот тебе и царский подарок… – Сказавший это крепкий старик предложил бабе с дитем на руках: – Иди в дом, там дите хоть покормишь…

Москвичи опомнились, стали звать к себе, помогали вымыться, кормили-поили, давали одежку взамен порванной и жадно расспрашивали, радуясь, что не пошли на Ходынку сами, что опоздали или поленились.

Московский обер-полицмейстер примчался с докладом к великому князю Сергею Александровичу прямо в царскую ложу, но не успел донести ему, как попал на глаза вдовствующей императрице Марии Федоровне. Та перехватила:

– Что случилось?

Пришлось сказать:

– На Ходынское поле народ собираться начал с ночи, уже тысяч пятьсот есть, а все идут.

Императрица нахмурилась:

– Не всем хватит подарков?

Это плохо, будут обиженные. Надо сказать Ники, чтобы срочно придумали что-то другое, в Москве полно иностранцев, да и своих людей не стоит обделять.

Но генерал сказал нечто страшней:

– Раздать не успели. Началась давка, погибло больше тысячи человек, много пострадавших, женщин, детей…

– Не говорите ничего императору, не время. Постарайтесь исправить все сами.

Но не сказать нельзя, Николай уже заметил беспокойство, подошел сам.

Выслушав, только коротко спросил:

– Где?

– На Ходынке, Ваше Императорское Величество.

Император жестом подозвал к себе великого князя Сергея Александровича:

– Сергей Александрович, что там на Ходынке?

Тот пожал плечами, ему-то пока не доложили:

– Раздают подарки… Потом будет праздник и парад.

– Там давка, люди погибли. Много людей, сотни.

– Я разберусь, – нахмурился великий князь.

Погибших оказалось больше тысячи трехсот, а покалеченным и раненым и счет потеряли.

Кумач на стенах и в окнах домов теперь смотрелся устрашающе – словно кровь жертв пропитала полотна. Некоторые даже незаметно сняли украшения, но, убедившись, что соседи не последовали их примеру, снова вывесили. Никто не отменил праздничную иллюминацию, никто не приказал приспустить флаги – коронация важнее людских жертв, людей в России много, а государь-император один.

Когда императорская чета приехала на поле, почти все трупы уже убрали, но раненых было еще много. Люди до сих пор сидели оглушенные, плохо соображающие, не в силах поверить, что потеряли своих родных.

Подошел великий князь Сергей Александрович:

– Ники, я распорядился о рытье братских могил. Нужно поскорей убрать трупы.

Николай вскинул голову:

– Никаких братских могил! Всех похоронить с отпеванием и в гробах за мой счет. Пострадавшим по тысяче рублей, семьям погибших тоже. Лечить в больницах за счет казны.

– Это немыслимая сумма, Ваше Императорское Величество! – ахнул министр финансов.

Николай поморщился:

– Даже если понадобится продать бриллианты моей короны…

Александра Федоровна оглядывалась с ужасом – столько задавленных людей! И все ради какого-то подарка? Она жалела пострадавших и не понимала их. А то, чего не понимаешь, обычно пугает, императрица боялась тех, кем собиралась править.

Николай прошептал:

– Вот о чем она предупреждала…

– Кто, Ники?

– Матильда пыталась меня перед коронацией предупредить о какой-то катастрофе.

Аликс поджала и без того узкие губы.

Они отправились в больницы, беседовали с пострадавшими, распоряжались о помощи, императрица зачем-то приказала выдать всем по бутылке мадеры, старалась каждому пожать руку, произнести несколько заготовленных фраз по-русски. Царская чета пыталась помочь, как могла. Их вины в давке не было, но Николай и Александра чувствовали, что виноваты перед несчастными.

И в тот же день допустили следующую ошибку.

Все ожидали, что государь объявит траур и даже на время отправится в монастырь, чтобы помолиться за погибших и пострадавших, но Николай лишь заказал панихиды и распорядился о похоронах. Никакие другие мероприятия отменены или хотя бы перенесены не были, на не до конца очищенном от тел погибших поле состоялся парад!

А вечером предстоял прием у французского посланника. Очень важный прием, французы основательно к нему готовились, из Парижа было привезено сто тысяч особенных роз без запаха (императрица не переносила запах цветов), несколько дней трудились повара, кондитеры, украшались здания…

Парад на трупах, пир во время чумы…

Эти прием, парад, продолжение праздничных торжеств Николаю не простили, он получил первое прозвище – Кровавый.

Юлия прибежала в их номер в роскошной гостинице «Дрезден», едва живая от ужаса.

Матильда схватилась за сердце:

– Что?!

– На Ходынском поле давка… – Старшей сестре никак не удавалось перевести дух.

– Ники пострадал?!

– Нет, там чуть не полторы тысячи народа подавили. И раненых не счесть.

– А государь?

– Да не было его там. На Ходынке народ за подарками собрался, возникла паника, многих в толпе и задавило.

У Матильды слегка отлегло, с Ники все в порядке. Стала расспрашивать подробней, но сестра знала немногое. Они спустились вниз, слушали страшные рассказы о трагедии, потом отправились в театр, где уже собирали пожертвования. Вся Москва из праздничной превратилась в траурную. Нет, кумач не заменили черным крепом, но теперь он смотрелся совсем иначе.

– Бедный Ники, свадьба была почти траурной, а коронация и вовсе превратилась в беду.