Читать книгу "Гербарий из преступлений - Лариса Соболева"

– О, вы коллекционируете скрипки?

– Нет, – последовал резковатый ответ. Архип Лукич бросил на хозяина дома удивленный взгляд. Софрон Леонидович приблизился, открыл шкаф и взял одну из скрипок. – Я с детства мечтал стать музыкантом, но не сложилось. Однако я стал заниматься игрой на скрипке просто для себя – отказывал себе во всем, брал частные уроки. Это моя первая. Как только у меня появилась возможность, я купил ее. Она не представляет никакой ценности, ведь сделана… на мебельной фабрике! Не смешно ли? Нежный инструмент сляпали на мебельной фабрике! Скрипку должен делать мастер, тонко чувствующий материал, ведь не из всякого дерева получится инструмент, который оживает и издает волшебные звуки. Главное для скрипки – звучание. А вот эту я купил, когда разбогател. Знаете, сколько она стоила? Тысячу рублей! Это были большие деньги… Ну, чтобы вам стало понятно, в то время машина стоила пять тысяч, правда, ее надо было еще достать. Тогда все доставали: мебель, машину, продукты…

– Интересно, – буркнул Щукин, которого не интересовали никакие инструменты. Прокуратуру если и интересуют скрипки, то только в одном случае – когда их крадут, да и то если скрипки представляют историческую ценность. – Так вы начали заниматься игрой на скрипке уже взрослым? Я слышал, надо с детства…

– С детства я и занимался, с четырех лет. А потом началась война… все и пошло прахом. Но мечта осталась. А как смотрели учителя на меня! О, вы не представляете. Мои руки ворочали уголь, и вдруг я имел наглость взять в эти руки скрипку. А вот имел! В конце концов, я не в музыканты готовился.

Архип Лукич прошелся по комнате, задержался у шкафа с книгами.

– Могу предложить только чай, – сказал Софрон Леонидович. – Кофе не пью, у меня часто подскакивает давление. Спиртное не пью в одиночестве по той же причине. И не держу. Не дай бог, гипертонический криз – кто поможет? Ведь один живу.

– Насколько я знаю, у вас есть близкие друзья, которые не оставят вас в беде, – ввернул Щукин, так как пора было приступать к делу.

– Вы правы, – улыбнулся он. – Друзья у меня великолепные. Всех троих детей Тригубов я нянчил и считаю их внуками. Так чай будете?

– Конечно. А давайте на кухне? Нас всего двое, не стоит церемониться.

Занятная деталь – Софрон Леонидович облачился в фартук, следовательно, человек он аккуратный. М-да, Буба… Неужели он продолжатель вендетты Огарева?

– Чем же я могу быть полезен прокуратуре? – спросил Буба.

– Скажите, а как вы лично относитесь к Валентину?

– Он муж Музы, и этим все сказано.

– И все-таки вы не ответили прямо. Скажите, замечали вы в Валентине негативные стороны? В него ведь стреляли… Наверное, он что-то натворил?

– Не знаю, что он там натворил, но я отношусь к нему… ровно.

– Но почему, почему ровно? Знаете ли, в вашем ответе присутствует двойной смысл. И все Тригубы обтекаемо говорят о Валентине. Отсюда напрашивается вывод, что его в семье Музы не любят.

– Вы ошибаетесь. Дело в том, что Валентин сам не очень стремится сблизиться с семьей жены, предпочитает отдаленность.

– Может, потому, что его недолюбливают? – подлавливал собеседника Щукин.

– Да кто вам сказал, что его недолюбливают? – довольно темпераментно воскликнул Софрон Леонидович. – Не навязываются, так будет точнее.

– А конфликт со Станиславом Тригубом? Разве он не повлиял на отношение семьи к Валентину?

– О нем уже все забыли. У кого не случаются конфликты?

Софрон Леонидович налил чаю себе и Щукину, поставил на стол блюдце с нарезанным лимоном, сахар и сливочное масло с батоном.

– Извините, больше ничего деликатесного нет, я собираюсь на дачу.

– Хм, – усмехнулся Щукин, беря чашку. – А хотите, расскажу небольшую историю? Жил-был один человек… скажем, по фамилии Самойлов, а имя… имя дадим ему Фрол… – Софрон Леонидович всего-то поднял на него настороженные глаза, и более ни один мускул не дрогнул на его лице, а заинтересованность все же просматривалась. А Щукин продолжал: – И вот этого Фрола Самойлова убивают семью пулями в шестьдесят первом году. Из пистолета «вальтер». Проходят годы… Вам интересно?

– Не так чтобы очень…

– Но я все же продолжу. Однажды сын Фрола… допустим, его звали Георгием, после совещания на заводе возвращался на личном транспорте… Забыл, какой марки была у него машина?

– Не помню, – выпалил Софрон Леонидович.

– Не помните! – поймал Бубу Щукин, тот нахмурился. – А вот я вспомнил – «Волга». В нашей стране это была крутая тачка, символ благосостояния. Может, дальше сами расскажете, ведь вы… были очевидцем… или соучастником?

– Бросьте! – подскочил Софрон Леонидович. – Несете, простите, ахинею! Соучастник! Нет, я не был соучастником, слышите? Не был!

– Но вы знаете, как Никита Георгиевич Огарев убил сначала… Хижняка. Случилось это в шахтерском городе, где вы оба отбывали наказание без вины. Он застрелил Хижняка семью пулями из пистолета «вальтер». Затем по прошествии нескольких лет Никита застрелил Фрола Самойлова. И еще через несколько лет застрелил его сына, Георгия Самойлова. Почему он это сделал?

– Какое отношение те события имеют к Валентину?

– Не догадываетесь?

Софрон Леонидович был потрясен, с минуту он молчал, а внешне стал похож на ежика, выставившего во все стороны колючки. Но вот он уперся в Щукина пронизывающим взглядом, словно пытался понять, кто перед ним. А перед ним сидел просто человек, следователь, а не пугало. Наконец колючки пригладились, Софрон Леонидович, медленно болтая в чашке ложкой, спросил:

– Как вам удалось раскопать?

– Это моя работа, – хвастанул Архип Лукич, но, устыдившись, поправился: – Совершенно случайно попали в руки документы.

– Случайно… – вздохнул тот, опустив глаза. – Вы не замечали, что случайность не бывает случайной?

– Знаете, – улыбнулся Щукин, дабы смягчить напряжение, – за время расследования я уже слышал подобное высказывание.

– Значит, так и есть. По каким-то своим законам случайность движется в круге одних и тех же людей. Мир так огромен, а места в нем мало, место определяет случайность. Она словно выбирает тех, кого будет преследовать, проверять на прочность. Я, к сожалению, не верю в бога, иначе все было бы просто, а так… непостижимо.

– Вы хотите сказать, что Хижняка Никита застрелил случайно?

– Да нет, конечно. Это я так, рассуждаю над темой, которая меня давно тревожит. А вы только подтвердили фатальность случайности. Никита… – Софрон Леонидович замер, словно не знал, что сказать. Потом все же решился: – Мы крепко сдружились. Вам сейчас не понять, что значила искренняя дружба тогда, когда сосед сдавал своего соседа, который делился с ним куском хлеба, и при этом не испытывал угрызений совести. Но мы прошли через ад… Было бы более емкое слово, я бы употребил его, потому что нет названия тому, через что мы прошли. И как мы выжили… неизвестно. Наверное, жажда жить – это умение принимать условия и выжидать, а мы хотели жить. Где-то там, в подсознании, теплилась надежда, что пройдет кошмар, надо лишь уметь ждать. Сталин умер, но остались… Хижняки. Если бы вы знали, что это была за сволочь… нет, не рассказать. Поразительное сочетание жестокой тупости и дешевого карьеризма. Я до сих пор не могу понять, откуда у него взялась такая… даже не ненависть, а… равнодушие к человеку, к его боли, к его жизни. Денис Огарев, брат Никиты, погиб на наших глазах…