Читать книгу "Свиток проклятых - Виталий Сертаков"

– Хвала Многоликой, мы попали в земли хазаров… – Исайя удивленно качал головой, наверное, он только теперь убедился, как действуют врата. – Мы далеко на севере от Херсонеса. Небесный Глаз твоего отца не в силах был заглянуть сюда. Ученым неизвестны границы владений кагана, но земли кузарим изобильны. Их торговые караваны приходят от Хазарского Понта на востоке, и от мадьярских гор на западе, до которых не долетают даже самые сильные почтовые птицы. Я слышу в словах этих бедных пастухов отзвуки былого величия, но нынче их речь скудна, как пересохший тракт под копытами их быков.

Царство кузарим. Конечно, я слышал о нем. Их купцы встречаются на рынках империи, в Боспоре даже стоят их торговые ряды, но при дворе высмеивают их дикость. Говорят, высшая знать кузарим поклоняется иудейскому Яхве, прочий же народ лижет чаши с жертвенной кровью. По слухам, кузарим собирают десятую долю с каждого купца, по течению трех великих рек, на зиму строят города из мрамора, но весной не могут себя сдержать, и селятся в кибитки. До осени они кочуют по степи, обращая в рабов окрестные племена. Больше всех жен покрывает бек, его золотом можно вымостить улицу, власть же его держится на копьях хорезмских наемников, язык которых никто не понимает. Народ выбирает кагана, пред которым простираются ниц, но едва стране грозит чума или засуха, его торжественно душат, или закалывают, как белого быка…

– Чего мы ждем? – кир Лев приподнял полог шатра.

Нас разместили, видимо, в самом почетном месте, в центре треугольника из трех костров. Оказалось, что рядом стоят еще два шатра, оттуда доносилось женское пение и плач ребенка. Теперь я понял, отчего пещеру не заволакивал дым – высокие костры, оберегающие стоянку, пылали в воздухе, без дров, и без каменного масла. Жар от прозрачного огня уходил ввысь, к дырам в своде пещеры. Шакалы улеглись за границей догорающих углей, грызли кости, и точно забыли про нас. С другой стороны, там, где сквозь плоскую щель вливалась лазурная речная ширь, отдыхало многочисленное коровье стадо.

– Сурсухалом они называют самого старого мудреца, слово которого в роду старше слов кагана, – Исайя жадно набросился на лепешки, принесенные молодым пастухом. – Я полагаю, кир Лев, что сущность молодого эгемона угадал весьма мудрый человек, и нам следует проявить уважение.

Я вылез из шатра и стал смотреть на реку. Наша пещера находилась в горе, посреди обрыва. Река струилась мимо, как бесконечное покрывало небывалой ширины. Берег вздымался над водой на полсотни оргий, выход из пещеры находился высоко, выше ласточкиных гнезд, и как выяснилось позже, снаружи походил на узкую расщелину. Другой берег я едва различал, насколько хватало глаз, там колыхалось море травы. Пахло горько и грустно, цветами, которые никто не собирал, и песнями, отставшими от караванов.

Меня окликнули. Юные пастухи принесли на носилках сморщенного старца, усадили на высокой подушке, склонились ниц, и разожгли огонь в очаге. Этот огонь привычно пожирал сухие ветки, но пастухи зачем-то стали закладывать его камнями. Дым струей потек вверх, сквозь дыру в войлочной крыше, мы, наконец, согрелись и просушили одежды. Плосколицая женщина в полосатом халате принесла нам мясо и печеные овощи. Совсем недавно я умирал от голода, но сейчас забыл о пустом животе. Я смотрел на старика, все мы, не отрываясь, смотрели на него, даже некромант.

Этот человек плохо видел, но водянистыми прозрачными глазами смотрел много дальше нас. Смерть грызла его подошвы, но не осмеливалась досаждать его размышлениям. Старик вовсе не походил на своих прислужников, раскосоглазых, похожих на запеченные в камнях фрукты. Он был сыном иного народа, волнистые седые космы, подобные львиной гриве, заправлял под два обруча, а кожа его слабо мерцала, подобно бронзовым курильницам, чьи бока давно никто не протирал песком. Старик заговорил, ткнув пальцем в Исайю, и добрейший книжник вздрогнул.

– Сурсухал Евлей просил переводить точно, а если я потеряю слово, то будем искать его вместе… Меня он назвал существом, застрявшим между мужчиной и женщиной… – добрейший книжник закашлялся, но никто из нас не улыбнулся. Пастухи подбрасывали все больше дров под решетку с камнями, дым грыз нам глаза, камни раскалялись.

– Евлей разрешил звать его любым именем, поскольку нынешнее имя он принял в угоду своей семье. Евлей говорит, что помнит тебя, слуга ученых бесов, – евнух кивнул киру Дрэкулу. – Твой запах с тех пор не постарел, но мысли твои стали старше на тридцать лет. Ты умрешь в согласии с собой, но как именно, он не видит.

– Передай почтенному Евлею мою благодарность, – чинно поклонился некромант.

– Теперь он говорит про меня… – наставник почтительно кивал, к его дородному лицу словно прилипла гримаса удивления. – Безымянный назвал меня существом, застрявшим между кольцом и дротиком, между ехидной и альбатросом. Он говорит, что мне придется выбирать между чужой ношей и своим телом… – добрый книжник запнулся. – Но страшнее всего участь воина в железной чешуе. Его убьет родная кровь.

Исайя обтер со лба пот. У кира Льва задвигались щеки. Мне казалось, моя дядя простудился или подхватил заразу от хищных зубов. Внутри него разгорался невидимый вредоносный огонь. Не такой, который освещает ристалища, или мирные хижины, а тот, что выжирает медленной гнилью деревья.

– Что почтенный Мастер Огня скажет о молодом эгемоне? – склонился в поклоне кир Дрэкул.

– Он желает тебе, эгемон, жить в довольстве, пока ты не наденешь обувь задом наперед… – Исайя засмеялся. – То есть желает довольства до самой кончины.

– Это вежливый, но не окончательный ответ, ведь так? – губы некроманта сжались. Я отметил, как умело наставник сдерживает гнев.

Мастер Огня, казалось, задумался. Тени плясали на его смуглом лице, прятались в морщины вокруг глаз. Затем он медлительно заговорил, настолько медлительно, что кир Исайя успевал трижды перетасовать смыслы чужой речи. Точнее, доброму книжнику только казалось, что сурсухал тасует смыслы. Мудрый приверженец богини Кали относился к тем честным людям, про которых говорят, что их мысли и слова льются из одного источника.

– Мальчик, скованный телом мужчины, ищет нечто, что никогда не видел. Жрецы моего народа называют это ноздрей божества, – перевел Исайя, и сам замолчал, точно его язык ухватили горячими щипцами. – Знает ли молодой эгемон, что такое Свиток? Знает ли ваш юный предводитель, отчего недавно сотрясалась твердь, отчего не доились наши матки, отчего лебеди бросили гнезда с птенцами, отчего эта вечная река полдня текла вспять? – Мастер Огня кивнул туда, где в расщелине догорало небо и искрила речная гладь. – Слышали ли вы о вратах Ветра, и о том, как легко расплескать нашу обласканную богами чашу жизни?

Кир Дрэкул хотел ответить, набрал воздуха в грудь, но благоразумно промолчал. Очевидно, его ответы заранее смешили его самого.

– Ноздрю божества на моей родине последний раз видели лет семьдесят назад, – Мастер Огня глубоко затянулся из поднесенной мальчиком трубки. – В Раджастане случилась история, которая странным образом повторяется. Юноша знатного рода вознамерился сорвать печати с начертанными ведами, которых сам не понимал. Сын заявил отцу, что он призван отпереть людям врата в мир, где всех ждет счастье. Он покинул сапфировый дворец своего отца-магараджи, потерял вкус к усладам и богатству, и отправился в путь, сопровождаемый лишь преданными кшатриями…