Читать книгу "В моих глазах – твоя погибель! - Елена Хабарова"

А произошло вот что. 7 марта в районе атолла Уэйк вертолетчики с американского авианосца «Кирсардж» заметили полузатопленную баржу, на палубе которой лежали четверо. Баржа была явно советская, на людях – советская военная форма, вернее лохмотья, оставшиеся от нее. Спасенных доставили на борт авианосца, причем один из них пытался уверять, что им ничего не нужно, кроме топлива и продуктов, и что они сами доберутся до дома. Однако они были совершенно истощены и находились на грани смерти. Оказывается, они провели в океане сорок девять дней почти без пищи и воды! Американцы были поражены их выдержкой: они не набрасывались на еду, а брали ее совсем понемногу, понимая, что от большей порции могут умереть, как иногда случалось с людьми, пережившими длительный голод. Самым поразительным показалось то, как они, отпив глоток из кружки с водой, передавали ее друг другу. Врачи, обследовавшие их, говорили, что этот день мог стать последним в их жизни: от их желудков почти ничего не осталось. Они были так слабы, что даже не могли сами побриться. А один из них, видимо, осознав, что смертельный дрейф позади, лишился чувств и пролежал в таком состоянии трое суток…

Авианосец продолжил рейс и доставил военнослужащих в Сан-Франциско, где спустя несколько дней была устроена пресс-конференция для американских журналистов и корреспондентов иностранных газет, как собственных, так и специальных.

Собственно говоря, это была уже вторая пресс-конференция. Первую попытались провести прямо на борту авианосца. С Гавайских островов прилетел переводчик, с ним – несколько десятков журналистов. Но разговора не получилось. Солдаты только начали говорить, кого как зовут, – и вдруг у одного из них, у сержанта, из носа ручьем хлынула кровь. Наверное, от волнения или перенапряжения. На том пресс-конференция и закончилась, толком не начавшись. Русских отвели обратно в каюту, поставили у дверей часовых, чтобы никто без спросу не ломился, и пообещали, что пресс-конференция будет продолжена в Сан-Франциско.

Вальтер попал на нее с некоторым опозданием – задержался самолет, потом таксист бесконечно долго добирался до отеля, в конференц-зале которого должна была состояться встреча с советскими солдатами, и, входя в зал, сразу услышал оживленный вопрос:

– Я знаю, что в таких обстоятельствах можно потерять человеческий облик, сойти с ума, превратиться в зверей. У вас, конечно, были ссоры, даже драки из-за последнего куска хлеба, из-за последнего глотка воды?

Четверо невероятно худых молодых людей, сидевшие на сцене, переглянулись, словно советуясь. Модные костюмы на них болтались, как на вешалках (Вальтер слышал, будто пуговицы с их прежних лохмотьев разобрали на сувениры матросы с «Кирсарджа»), и они постоянно пытались спрятать ноги под стулья, явно стесняясь туфель с длинными острыми носами. Наконец один из них, перед которым стояла табличка с надписью: «Sergeant Аsсhat Ziganshin», проговорил:

– За все сорок девять дней мы не сказали друг другу ни единого грубого слова. Когда кончилась пресная вода, каждый получал по полкружки в день. И ни один не сделал лишнего глотка. Только когда мы отмечали день рождения Анатолия Крючковского, мы предложили ему двойную порцию воды, но он отказался.

В зале поднялся другой журналист:

– В этом аду вы помнили о дне рождения товарища? Это звучит невероятно! А вы не думали о смерти, мистер Зиганшин?

– Нет, – серьезно ответил тот. – В этом аду мы думали, что мы слишком молоды, чтобы легко сдаться.

– За каким занятием коротали вы длинные дни? Например, вы, мистер Поплавский? – последовал следующий вопрос.

Судя по табличке, этого солдата звали Филиппом.

– Мы точили рыболовные крючки, вырезали из консервной банки блесны, расплетали канаты и вили лески. Правда, нам так и не удалось ничего поймать… Асхат Зиганшин чинил сигнальную лампу. Иногда я вслух читал книгу.

– Как называется эта книга? – выкрикнули из зала.

– «Мартин Иден» Джека Лондона, – ответил Поплавский.

Это звучало так невероятно, что в зале воцарилась тишина. И тот, перед которым стояла табличка «Vladimir Phedotov», видимо, чувствуя некоторую неловкость из-за этого, добавил:

– Иногда Филипп играл на гармошке, а мы пели.

– Покажите нам эту историческую гармонь! – закричали в зале.

– К сожалению, мы ее съели, – слабо улыбнулся Федотов.

– Как?! – воскликнули хором несколько человек.

– Очень просто, – с улыбкой ответил Федотов. – На ней были части из кожи. Мы отодрали ее, разрезали на куски и варили в морской соленой воде. Кожа оказалась бараньей, и мы шутили, что у нас два сорта мяса: первый – кожа от гармони, второй – кожа от сапог.

– И у вас были еще силы шутить? – развел руками журналист в последнем ряду. – Это непостижимо уму! Да знаете ли вы сами, какие вы люди?!

Четверо на сцене переглянулись, потом Зиганшин ответил за всех:

– Обыкновенные. Советские.

Раздались аплодисменты.

– Конечно, русские не могут без пропаганды, – усмехнулся кто-то рядом с Вальтером, похлопав его по плечу: – Здравствуйте, Штольц.

Тот повернул голову и увидел Макса Геллера, собкора «Вестдойче альгемайне цайтунг», – «Западногерманской всеобщей газеты». Они не раз встречались и, несмотря на профессиональное соперничество, хорошо относились друг к другу.

– Они еще не попросили политического убежища? – пожав ему руку, спросил Вальтер.

– Их несколько раз осторожно спрашивали, не боятся ли они возвращаться на родину, однако ответ всегда был один – нет. Кстати, ходят слухи, что из советского консульства в Нью-Йорке им звонили и советовали не наговорить лишнего.

– Понятно, почему они ведут себя так сдержанно, – усмехнулся Вальтер. – Наверное, чего-то недоговаривают.

– Здесь не только они недоговаривают, – с загадочным выражением пробормотал Геллер.

– А кто еще? – удивился Вальтер.

Геллер кивком указал на сцену. В это время к микрофону подошел человек в форме капитана ВМФ США.

– Дерринджер, – шепнул Макс Геллер. – Капитан авианосца «Кирсардж», который подобрал этих парней. Давай его послушаем.

Тяжелым, словно бы негнущимся голосом Дерринджер отрапортовал – только так и можно было назвать его рассказ:

– 7 марта 1960 года радары моего авианосца, который следовал из Японии в Сан-Франциско, в нейтральных водах обнаружили небольшое странное судно, безжизненно дрейфующее пересекающимся курсом. Правила судовождения предписывают капитанам плавсредств, встретившихся в такой близости, немедленно связаться друг с другом и обговорить совместный маневр, чтобы избежать столкновения. Дорогу должен уступить корабль меньшего водоизмещения, поскольку ему легче маневрировать. С нашего борта ушла радиограмма: «Я – авианосец «Кирсардж», измените курс!» Однако ответа не последовало.