Читать книгу "Крест и посох - Валерий Елманов"

– Не нравится? – еще шире стала улыбка и старательнее бросок.

После пятого по счету попадания крови комок превратился в крохотное слизистое пятно, которое шестой взмах руки уничтожил окончательно. На радостях он решил перекреститься, но правую руку по-прежнему удерживал гвоздь, а креститься левой – негоже и думать, и, грустно уставившись на радостно бросившихся к нему волхва и Доброгневу, отец Николай как-то обиженно и совсем по-детски пожаловался им:

– Хотел перекреститься, ан глядь, а правая рука, как и прежде, пригвождена. Плохо-то как.

Поначалу они растерянно переглянулись от таких слов. Не обезумел ли человек? Но потом поняли, что все в порядке, и, придя в умиление от столь крохотного несчастья, разом засмеялись.

– Ха-ха-ха, – звенела переливчатым колокольчиком Доброгнева.

– Хе-хе-хе, – вторил ей хрипловатый голос волхва.

– Хо-хо-хо, – присоединился к ним через минуту сочный баритон князя.

Отец Николай сокрушенно обвел весельчаков глазами, полными печальной укоризны, – мол, почто над чужой бедой смеемся? – но вдруг неожиданно для самого себя искренне присоединился к общему дружному хору.

О ту нощь колдовскую прииде во град Резанский из кущ страшных, из дубравы своея заповедныя злой ведьмак, прозвищем Всевед. Словом тайным разверз он все двери пред собою и, взошедши в светлицу малую, где князь Глеб возводиша молитву горячу о заблудшей душе своего брата, поразиша оного посохом своим заговорным, и приятна тута княже Глеб смерть мученическую, аки святой, и забраша Господь не токмо душу его на небеса, но и тело. И возопили громко людишки, кои крест на груди носили, но подлинно не веровали, и отверзли темницу Константинову и выпущаша князя, возопиша громогласна: ты еси князь наш. А на добрых слуг князя Глеба учинилися тут гоненья неправедны и побита бысть истинных христиан бессчетно.

А князь Константин, воспылаша гордыней диавольскаю пуще прежнего, воссел на стол во Резани граде, дабы править с именем антихристовым на устах богомерзких.

Из Суздальско-Филаретовской летописи 1236 года.

Издание Российской академии наук. СПб., 1817.

И воссияла о ту нощь на Руси во граде Резани правда Божия, ибо приде в поруб смрадный, где томишеся пресветлый князь Константин, некий старец, Господом нашим ниспосланный. И возопиша он гласом яростным, аки громом небесным: «Почто, княже Глеб, своего брата мукам смертным предаша? Или ты вовсе заветы Господни отринути решил?» А Глеб в гордыне диавольской аки пес смердящий облаял срамно старца святого, и переполнилась тут чаша терпения Господня. И излиша Он гнев свой на нечестивца онаго, и поразиша его яростию своея, молнии подобною, и воспылаша тело князя Глеба в огне сем, и сгореша он бесследна. Душу его черную вверз Господь в ад и тьму кромешную под вопли унылые. И тако же постигла кара ката его мерзкаго именем Парамон.

Раны же от гвоздей бесовских, коими ступни отца Николая пригвождены бысть, излечиша дыханием своим небесным. На дланях же раны оставлены бысть для вящей памяти.

И рекоша Константину Господь: «Сыне мой любый, иди и володей землею сей, ибо зрю в тебе усердие ко слову моему и посему велю – быть тебе пастырем над овцами заблудшими, воеводою грозным над дружинами верными и князем славным над градами и селищами».

Из Владимирско-Пименовской летописи 1256 года.

Издание Российской академии наук. СПб., 1760.

Пожалуй, самое темное пятно во всей этой истории с недолгим пленением князя Константина лежит именно на ее окончании.

С одной стороны, та ночь по своим событиям светла, образно говоря, как день. Мы доподлинно знаем, что едва дружина Ратьши подступила к стенам Рязани, как внутри города почему-то возникла паника и ворота неожиданно распахнулись. Слабое сопротивление в некоторых местах столицы, оказанное победителям со стороны наиболее преданных бояр Глеба, оказалось тут же подавленным. За теми, кто тайно, через подземный ход, бежал, была организована погоня, впрочем, не совсем успешная, так как один из бояр Константина по имени Онуфрий успел-таки добраться до молодого князя Ингваря, сидевшего в Переяславле-Рязанском, а скорее всего, и не он один. Узники всех Глебовых казематов получили свободу, включая столь известных впоследствии воинов, как Изибор, Гремислав, Афонька Лучник, знаменитый гусляр Стожар и многие-многие другие.

С другой же стороны, никто не знает, как и при каких обстоятельствах скончался князь Глеб. Известно лишь, что когда несколько человек из его дружины прибежали к княжескому терему, желая сообщить о том, что дружина воеводы Ратьши начала штурм города, то обнаружили снесенную неведомой силой с петель тяжелую дубовую дверь, ведущую в отдельный поруб, где томились наиболее важные узники.

Перешагнув через валявшуюся дверь, они спустились вниз и... далее уже рассказывается, как они оказывали помощь лекарке, освобождая отца Николая и князя Константина от железных цепей. Тут же лежала одежда его брата Глеба, причем целехонькая, за исключением легкого пореза на обоих рукавах и дырочки в груди, но следов крови не было. В углу находился мертвый Парамон – знаменитый кат, то есть палач, князя Глеба.

Кто снес дверь? Кто умертвил Парамона? Но главное – куда все-таки делось тело князя Глеба?

Про ярость Господню, о чем говорится в некоторых летописях, в столь серьезном труде, как наш, писать как-то неудобно, но даже если на одну секунду предположить, что она имела место, то все равно должен был остаться обугленный труп в обгоревшей одежде, которая на самом деле осталась целой. В самом крайнем случае – кучка пепла. Однако не найдено ничего. Совсем ничего.

Предположим, что некими воинами был задуман переворот в пользу Константина. Казалось бы, вполне реальное дело и эта гипотеза имеет все права на свое существование. Под шумок начавшегося штурма выломали дверь, ведущую в поруб, зашли туда, убили князя и Парамона, освободили Константина и отца Николая. Все нормально, но вновь возникает тот же вопрос: куда делось тело князя Глеба?

Кроме того, совершенно загадочно появление в осажденном городе некоего старца и уже тем более таинственно звучит его имя – Всевед. Очевиден факт, что волхв под страхом смертной казни никак не мог появиться в Рязани, стало быть, был еще один старик с тем же именем. Тут же возникает еще один ряд вопросов. Откуда он взялся? Как проник в поруб? Куда делся потом? Но главное – что именно он там делал и какую роль сыграл в тех драматических событиях, которые там развернулись в ту ночь?

Те же, кто там был и остался в живых, никогда и никому не рассказывали о происшедшем, иначе хоть какие-то слухи да дошли бы до летописцев. Почему? Что за упорное молчание? Загадки, загадки, загадки...

Албул О. А. Наиболее полная история российской государственности.

Т. 2. С. 118—119. СПб., 1830.

Вместо эпилога

Друзья, скажу еще два слова – и потом

Без грусти навсегда закрою этот том.