Читать книгу "Преступления страсти. Жажда власти - Елена Арсеньева"

Самое удивительное в задуманном предприятии было то, что человек, ради которого оно планировалось, ради которого заговорщики готовы были расстаться с головами, изо всех сил делал вид, что знать ни о чем таком не знает, что никакого комплота вовсе не существует! Создавалось впечатление, что великого князя хотят посадить на трон силком.

Но времени на колебания у него больше не оставалось. Знамя победы не может стоять зачехленным в углу – оно должно развеваться перед полками! И если нет ветра, чтобы заставить его вольно реять, значит, знаменосец обязан размахивать им, дабы создать иллюзию победного шествия.

Роль знаменосца в данном случае сыграл граф фон дер Пален.

Петр Алексеевич Пален, военный губернатор Санкт-Петербурга, человек на редкость холодного темперамента, расчетливый, умный, обаятельный, хитрый, мудрый, вероломный и в то же время умеющий быть беззаветно преданным неким понятным только ему идеалам, понимал (или ему казалось, что он понимает) те причины, которые заставляли Александра колебаться и отмалчиваться в ответ на все сделанные ему намеки. Однако он не собирался оставлять великого князя в покое и ждал только удобного случая, чтобы им воспользоваться. Случай все не шел…

Тогда Пален решил рискнуть так, как умел делать только он один – он, кого его же земляки-курляндцы называли pfiffig – хитрый, лукавый. Конечно, pfiffig, конечно… Только во имя чего? Пален ничего не потерял при Павле, карьера его была стремительна, он сосредоточил в своих руках высшие посты в государстве, власть его почти не ограничена. Пален принадлежал к тому редкому типу царедворца, который служил не императору, а империи, не царю, а царству, не государю, а государству. Он служил великой, могучей, непобедимой, православной Российской империи. Ее международному престижу, ее прошлому и будущему! А человек, руководивший сейчас империей, делал все, чтобы уничтожить идеалы Палена, вдребезги разбить их. Вот почему Пален был готов не только к перевороту, но и к цареубийству. Вот почему не боялся рискованных шагов. «Бог надоумил меня», – скажет он потом. Да, возможно, он являлся единственным человеком, которого в ту пору Бог воистину не оставил!

Это произошло 9 марта. Придя, по обыкновению, к императору рано утром, в семь часов, Петр Алексеевич застал Павла очень озабоченным и не просто серьезным, но даже мрачным. Император стоял под дверью и, едва министр зашел, захлопнул за ним дверь и шел к столу за его спиной. Пален насторожился, однако остался внешне спокоен. Тем временем Павел забежал вперед и несколько мгновений разглядывал своего министра с новым, подозрительным, изучающим выражением. Потом выпалил:

– Вы были в Петербурге в 1762 году?

– Да, государь, – кивнул Пален, начиная понимать, куда ветер дует, и придавая лицу своему выражение истинного pfiffig’а: самое что ни на есть непонимающее. – Но что вы хотите сказать, ваше величество?

– Вы принимали участие в заговоре, лишившем престола моего отца? – начиная дрожать, выкрикнул Павел.

– Господь с вами, ваше величество, – покачал головой Пален. – Я был в то время слишком молод. Кто я был? Простой унтер-офицер в одном из кавалерийских полков. Сами посудите, мне ли было решать судьбу государства, быть действующим лицом в перевороте? Нет. Но почему вы спрашиваете?

Павел резко отвернулся, потом снова взглянул на министра, и во взгляде его смешались ненависть, и страх, и обычное для него выражение сдержанного безумия:

– Потому что… я чувствую, что и теперь хотят повторить то же самое!

На какой-то миг Пален ощутил, как у него мгновенно пересохли губы, а ладони похолодели. Но тотчас приступ испуга прошел, Пален взглянул на государя со слабой улыбкой, спросил, выделяя слова:

– Вы чувствуете или знаете наверняка, ваше величество?

Если он хотел успокоить императора, то едва ли преуспел. Павел сделался бледен:

– Знаю наверняка, говорите вы? Получается, я не ошибся! Получается, есть нечто, что мне следует знать!

Теперь успокоить его было уже невозможно. Пален знал по опыту: когда лицо Павла вот так желтеет, глаза начинают закатываться, а ноздри раздуваются, на него вот-вот накатит один из тех приступов бешенства, сладить с которыми не мог никто, ни окружающие, ни он сам. В ответ на увещевания, слезы, мольбы он мог только выдавить сквозь зубы: «Отстаньте! Не могу сдержаться!» – и продолжал буйствовать.

В русских деревнях встречаются иногда женщины, которых называют кликушами. Говорят, они одержимы бесом Кликой, который заставляет их буйствовать и неистовствовать. Именно кликуш порою напоминал Палену император, но если деревенскую бабу можно привести в чувство увесистой пощечиной, то не станешь же хлестать по физиономии императора… Пусть бы тебе и очень хотелось так сделать! Тут нужно было средство более радикальное, пощечина моральная, вернее сказать, хороший удар обухом. И Пален понял: вот тот случай, которого он ждал. Пан или пропал!

Граф скорбно опустил глаза:

– Вы правы, ваше величество. Заговор… заговор против вашей особы действительно существует.

Павел надул щеки и с шумом выпустил воздух изо рта.

– Вот как? – пробормотал он нерешительно, как если бы уже пожалел, что вообще затеял этот разговор.

– Да, именно так. Я знаю о заговоре, знаю заговорщиков, потому что сам из их числа.

– Что вы говорите? – робко улыбнулся Павел, вдруг понадеявшись, что все сейчас происходящее только глупая шутка.

– Сущую правду. Я состою в комитете заговорщиков, чтобы следить за ними и контролировать все их действия. Исподволь я ослабляю их решимость и расстраиваю планы. Все нити заговора у меня в руках, поэтому у вас нет причин беспокоиться: против вас злоумышляет лишь кучка безумцев. Того, что случилось во Франции, не будет! Также не ищите сходства между вашим положением и тем, в котором находился ваш несчастный батюшка. Он был иностранец, вы – русский. Его ненавидела гвардия, а вам она предана. Он преследовал духовенство, а вы его уважаете. В те времена в Петербурге не было никакой полиции, теперь же она существует и настолько предана вам, что слова сказать нельзя, шагу нельзя ступить, чтобы мне о том немедленно не донесли.

– Все верно, – кивнул император, видимо приободрившись. – Но дремать нельзя. Вы должны принять самые строгие меры…

– Конечно, государь, я готов их принять. Но мне нужны полномочия столь широкие, что я даже опасаюсь у вас их попросить. Ведь в списке заговорщиков очень непростые люди.

– Да мне все равно, кто там! Всех схватить! Заковать в цепи! В крепость их, в каторгу, в Сибирь!

– Я не могу. Я не могу! Я боюсь нанести вам смертельный удар, но… Простите, ваше величество, ведь во главе заговора ваши старшие сыновья и супруга!

– Я знал это, – ненавидяще прищурился Павел. – Вот что я и знал, и чувствовал!

Он даже ради приличия не сделал вид, будто огорчен. Более того, в глазах его светилось мстительное, почти довольное выражение. Павлу было известно, что окружающие втихомолку считают его чрезмерно подозрительным, почти безумным от тех страхов, которые вечно преследовали его, и теперь ощущал чуть ли не счастье от того, что оказался прав в своих подозрениях. Он был готов сейчас, немедленно же призвать к себе великих князей и императрицу, бросить им в глаза обвинения, а потом тут же, на глазах у всех, заковать в железы. Однако Палену кое-как удалось его утихомирить. Павел успокоился, начал находить удовольствие в продолжении интриги, решив поиграть с «предателями», как кошка с мышкой. Пален пообещал ему, что самое большее через неделю заговор окончательно созреет, и тогда…