Читать книгу "Верну любовь. С гарантией - Наталья Костина"

Одно дело — переспать с любой, даже самой страшной бабой, — рассуждал Роман, наблюдая, как гуща растекается замысловатым узором, — и совсем другое — убить, пусть даже и лесбиянку. Лина любит перевернуть чашку и посмотреть, вспомнил он. Что-то она рассказывала об этой самой кофейной гуще… Что-то насчет гадания. Какие-то треугольники, ромбы… Крест. Посередине был крест. Что… что это означает?! У него задрожали руки, и он, обругав себя безмозглой курой, плеснул прямо в середину проклятого креста. Потом намылил губку, вымыл чашку, а заодно и мойку. Эти простые хозяйственные действия так успокоили его, что он, пожалев, что не выпил кофе, решил сварить новый, но тут же и передумал. Достал тот самый пухлый конверт, что дала ему позавчера Лина, и сделал дорожку. Вдохнув, несколько минут сидел с закрытыми глазами, пока не почувствовал, что страшное напряжение потихоньку отпускает, тает холодная льдинка где-то за грудиной, а руки и ноги становятся сильными и невесомыми.

Несмотря на большой запас времени и то, что ехать до дома Соболевой было всего ничего, он все-таки поехал: сидеть и ждать было выше его сил. Молоток он еще с вечера положил в небольшой спортивный рюкзак и туда же бросил маленькую бутылочку воды и большое красное яблоко. Это была невинная конспирация — скорее для себя самого. «Она вряд ли успеет заглянуть туда», — мрачно подумал он, косясь в сторону рюкзака, лежащего рядом на пассажирском сиденье. Он так задумался, что пропустил зеленый, и рванул с места, когда сзади уже вовсю сигналили. Сигнальщики, мать их! Он с облегчением свернул на улицу, где жила Соболева, и взглянул на часы. Езда отняла у него всего десять минут.

Притормозив у круглосуточной аптеки в самом начале улицы, он решил постоять здесь. Чего светиться ни свет ни заря у нее во дворе? Вдруг она выглянет в окно? Он прикрыл глаза и попытался расслабиться — нужно приготовиться и сосредоточиться. Но ни расслабиться, ни тем более приготовиться к убийству Соболевой у него почему-то не получалось. Вместо этого у него задрожали заячьей дрожью пальцы и отчаянно захотелось в туалет.

Уже выходя из запущенной подворотни рядом с новой, с иголочки аптекой и брезгливо вытирая пальцы платком, он увидел приближающуюся знакомую фигуру и понял, что судьба, которая всю жизнь давала ему очередной шанс, в нужный момент сводя его с нужными людьми, ждала его здесь, возле аптеки, и в это утро.

Фигура шла, приволакивая ноги и шаркая подошвами по тротуару так, как будто двигалась из последних сил. И впрямь, сил у нее оставалось совсем немного. Болела голова, болели ноги, болел желудок — болело все, и отчаянно хотелось вмазаться. Вмазаться было не на что — все, что можно было продать, было давно продано, и везде, где можно было занять, было занято без возврата. К матери идти совершенно бесполезно — не даст ни копейки, к сестре — тем более. У сестры был муж, который ненавидел его, Виталия Мухина по кличке Муха, лютой ненавистью, и в воскресенье утром он наверняка был дома. Без него у сеструхи можно было что-нибудь выклянчить, да хоть бы и пожрать на халяву, но этот жмот вонючий не впустит даже на порог. В прошлый раз Виталя стянул у сестры золотую цепочку, которую та неосмотрительно оставила на виду. Хорошо, что успел свалить и толкнуть, — вечером к нему ввалился зять, орал и перетряхивал скудные Мухины пожитки. Муха находился в нирване, и крики зятя воспринимал как нечто настолько далекое и почти нереальное, что зять плюнул, все понял, но под конец разборки не удержался и вломил Мухиной бесчувственной оболочке пару облегчающих душу пендюлей.

Сейчас в карманах бренчала какая-то мелочь, во рту было сухо, как в пустыне Калахари, когда там пять лет кряду не выпадало ни одного дождя; голова была тяжелой от тупой свинцовой боли, а мозги, казалось, стали жидкими и тяжело колыхались в такт шагам. Муха направлялся в аптеку, чтобы купить упаковку пенталгина, хотя знал, что пенталгин ему не поможет. Не поможет и валидол, и седалгин, и вся их сраная фармакопея. Вылечить его может только доза, но на дозу у него не было. Когда у него начиналась ломка, судьба всегда подбрасывала ему что-нибудь — работу, халяву, пьяного с бумажником, лежащего в скверике, или золотую цепочку сестры. И сегодня, когда он вышел за этим никчемным пенталгином, судьба, похоже, околачивалась где-то рядом, держа в руках очередную дозу кайфа.

Роман стоял, ожидая, пока расслабленная фигура добредет наконец до него, и приветливая улыбка расплывалась у него по лицу. Улыбка была почти искренней. В другой день, завидев Муху, он не стал бы его останавливать. Но сегодня Муху послало сюда само Провидение.

— Привет! — Роман Юшко слегка хлопнул ладонью по протянутой мухинской руке, влажной и вялой. — Как жизнь молодая?

Когда-то они с Мухой ходили в один тренажерный зал — качать железо. Сейчас, глядя на жалкую, осунувшуюся и оплывшую особу Мухи, никто не мог бы предположить, что эти два молодых человека когда-то выглядели как два молодых Аполлона. Молодым Аполлоном, безусловно, выглядел сегодня он, Роман Юшко, а вот Виталя Мухин…

— Ничего, — просипел Муха, облизывая совершенно сухим языком сухие губы. — Потихоньку. Рома, — понизил он голос, хотя и так шелестел еле слышно, — у тебя вмазаться нет?

Юшко был неплохой пацан и несколько раз одалживал Витале небольшие суммы, а также, что было несравнимо лучше денег, у него водился вожделенный белый порошок, и за небольшие услуги он щедрой рукой отсыпал Мухину пару раз. Старая дружба — великая вещь.

— Ломает? — сочувственно спросил его Рома, и Муха закрутил давно не стриженной и не мытой головой.

— Так что? Дашь?

— Дам, дам, — заверил его Юшко. — Пошли в машину.

У Мухина затряслись руки. Он ввалился на переднее сиденье, предусмотрительно и почтительно переложив с него хозяйскую вещь, и весь салон мгновенно наполнился сложным запахом кариесного рта, немытого тела и какой-то аптечной дряни, которой он безуспешно старался перебить ломку.

— Так дашь? — Муха искательно заглянул хозяину в глаза. — Я отработаю.

— По-крупному заработать хочешь? — вдруг спросил его Юшко.

— Сколько? — жадно встрепенулся Муха.

Рома зачем-то посмотрел по сторонам, хотя улица была совершенно пустынна, и поправил зеркало.

— Здесь граммов двести, — сказал он, — и дома еще триста.

Глаза Мухина загорелись диким зеленым огнем. Он шумно сглотнул.

— Попробовать товар дашь?

— Только попробовать. — Роман запустил руку под сиденье, где был пришит наивный карман, долженствующий изображать тайник, и извлек оттуда небольшой пакет. В пакете был бережно собираемый кокс, которым постоянно и щедро снабжала его Лина, полагавшая, что Рома употребляет его сам и угощает клиентов. Нет, белый порошочек Юшко скрупулезно копил, постоянно напоминая о нем Лине, а потом сдавал одному хмырю, неплохо зарабатывая еще и на этом.

У Мухи от нетерпения тряслись руки. Он почти вырвал пакет у Юшко и завертел головой во все стороны, ища, на чем раскатать дорожку.

— Журнал в бардачке возьми, — посоветовал Юшко.