Читать книгу "Арбат - Юрий Вигорь"

Ресторанщики были в шоке. Мансур был уведомлен о наезде казаков еще рано утром. Он взял трех братков с оружием и примчался на «мерсе» на Поварскую. При виде эскадрона, вооруженного шашками, он опешил. Один из братков сказал:

— Да это же фраера. У них и стрелялок нет. Нет ни одной волыны. Мамой клянусь. Я их по телевизору вчера видел на Красной площади на параде. Из двух «узи» мы их положим плошмяком. На котлеты. Вот только лошадок жалко. Очень я животных люблю.

— Да, кони знатные, — сказал второй браток. — Но если мы устроим бойню, ресторанам здесь уже не бывать, — а руоповцы сядут нам на хвост. Надо просто отстрелять их атамана и смыться. Лучше отстрелять из снайперской винтовки. Звони Алику, пусть пришлет бойца.

Третий браток сказал:

— Надо пойти и побазарить с ними. Это же дети степей. Чечены их мочат в Кизляре пачками. Они сами уйдут. А если мы отстреляем их атамана, они попортят рестораны, изрубят мебель, попортят отделку. Да и слух пойдет, что место это кровавое. Отпугнем клиентов надолго… Мираб просил: никого здесь не мочить.

Это был самый умный боевик. Звали его Эдик Гробовщик, хотя он был очень спокойным человеком. И Мансур сказал:

— Ты прав. Вы сидите, ждите меня и секите. Ориентируйтесь по обстановке. А я пойду побазарю с их атаманом.

Мансур прошел во двор, остановил первого попавшегося казака и попросил его провести к атаману.

— А на какой предмет и кто спрашивает, как доложить? — Казак недоверчиво оглядел Мансура, одетого в вечерний черный костюм, поверх которого была накинута на плечи легкая лайковая куртка.

— Скажи, мол, сосед по дому хочет поговорить, — миротворчески улыбнулся Мансур.

Он заранее предвидел, что его начнут осматривать, нет ли у него оружия, и предусмотрительно спрятал пистолет под штанину, засунул за резинку, охватывающую голень. Это был старый трюк итальянской мафии, но о нем вряд ли знали казаки. Однако осматривать его никто не стал, никто не ощупывал карманов, а провели прямо к хорунжему Поднебесному, родом из станицы Старогладковская, где жил когда-то в молодости Лев Николаевич Толстой, где жил Епишка, герой повести «Казаки». Станица лежала на пол-пути от Кизляра к Грозному. Поднебесный был мужик крутой, и его уважали даже чеченцы.

О чем говорил Поднебесный с Мансуром, никто так и не узнал, но когда Мансур вернулся в свой «мерс», лицо его было грустно. Он коротко поведал братанам, что у казаков «крыша» самого Руслана Бигтамирова и они с атаманом земляки.

Вот в какую замечательную компанию попала душа писателя Генри Миллера, вот какой перед ним открылся захватывающий разворот событий, и теперь оставалось только писать и писать, неважно, в чьем облике, в материальном одеянии плоти, ибо любая плоть — это тоже своего рода иллюзия, такая же иллюзия, как горизонт, как моральный горизонт. И за кажущимся пределом лежит бесконечность исканий и усилий, ибо нравственный идеал требует постоянного действия. Цели должны усложняться, а барьеры становиться все выше и выше. Плоть же хоть и истлевала, но из спермы вырастала вновь.

Впрочем, что скрывать, обретший свободу и вторую жизнь Генри Миллер, облачась в плоть и тогу атамана Василия Шуйского, и сам рвался в бой. Он костил почем зря захватчиков-ресторанщиков. Досталось и московским писателям. Он никак не мог взять в толк, что это за суррогат такой, что за гибрид диковинный — Союз писателей СНГ? и что это за метафизическая чушь — эсэнгэшная культура? Вот уж этого его прагматический ум никак не мог постичь. Да и, по сути, ведь ханжество чистейшей воды — Союз писателей! Настоящие писатели — всегда конкуренты, всегда антагонисты. И даже если любят другого писателя, то тщательнейше скрывают эту любовь, чтобы их не заподозрили в плагиате. Писательский союз нужен был коммунистам как механизм причесывания мозгов. Московским писателям просто был нужен клуб. И без окаянных председателей и оргсекретарей-алкоголиков, без бюрократической лживой мрази, хамелеонов-советикусов, которые и в капиталистической России оказались неистребимы, как рыжие прусаки в хрущобах-пятиэтажках.

Главным врагом русской писательской жизни был неизвестно кем выбранный девяностолетний свадебный генерал Сергей Михалков, автор гимна. Ему давно следовало быть на покое, но он согласился стать «ширмой», прикрывавшей художества Тимура Пулатова. А с двухтысячного года на место Пулатова сел исполнительный секретарь Арсений Ларионов, продливший всем азерам аренду на десять лет. Писатели не интересовали старика Михалкова. Он получал свою долю от аренды и почивал на лаврах. Больше всего поражало Генри Миллера, что, когда в «Дом Ростовых» вошел казачий эскадрон отбить у неверных захваченное писательское имущество, сами московские писатели сидели по домам и наблюдали, как разворачиваются события, по телевизору. Они боялись ушибиться, замараться в этой борьбе, сделать неверный шаг.

Что же касаемо поэтов, то после того как Евгений Евтушенко пустил иноверцев в «Дом Ростовых», Генри Миллер на всех рифмоплетов махнул рукой. Единственно, кого он уважал из живущих ныне поэтов, так это Купцова. Драчуна Купцова, едва не положившего голову на плаху и отдавившего все мозоли Борису Палкину.

Однако Генри Миллер был слишком категоричен в оценках московских писателей. Ему легко было судить: ведь он никогда не состоял в рядах КПСС и не пережил переворотов, не прошел разрушительной школы соцреализма. Писатели потихоньку подтягивались к «Дому Ростовых», и к обеду их набралось уже десятка три. Первыми, конечно же, заявились «крестоносцы». Критик Гриболюбов взобрался на памятник Льву Толстому и, держась за бронзовый пиджак графа, толкнул речуху. В нем жила и рвалась в бой душа правдоборца Рабиндраната Тагора.

— Чего мы ждем? — обращался он к толпе. — Десять лет перестроек и реформ были годами примитивной лжи и наглого попрания наших гражданских прав. Этот писательский дом должен отныне стать храмом правды. Писатели должны общаться с народом. И первое, что надо сделать после «Большой чистки», это провести настоящий съезд настоящих писателей, а не тех лгунов, оставшихся лгунами даже тогда, когда им уже нечего терять… Перед писателями должны быть открыты все двери, мы все должны описать, все запротоколировать для потомства. Лично я предлагаю прикрепить к Госдуме трех сатирических писателей, непродажных писателей, чтобы Госдума была описана изнутри. Ведь какие пропадают замечательные типажи негодяйчиков и надувателей, среди них просто тонут честные депутаты, как белые вороны в дерьме… Десяток штатных писателей необходимо прикрепить к Кремлю!

— Нет, вы не правы, — взобрался на постамент Иван Бульба. — Это Кремль надо прикрепить к писателям, чтобы мы могли спокойно его препарировать и все описать. Мы должны предотвратить клонирование Романа Абрамовича, а именно такой эксперимент проводится сейчас! Да и вообще правительство должно избираться только после того, как каждый претендент будет описан честным писателем, мы проведем свою, писательскую рентгеноскопию его души…

Почти сенсацию вызвало появление в «Доме Ростовых» известного советского и неокапиталистического критика Льва Анненского, замечательного мудреца, закалившего свой дух и тело круглогодичным моржеванием в московских прудах. Лев Анненский всегда говорил, что он полуеврей-полуказак, и очень гордился этим симбиозом генов, давших чудесные всходы на ниве русской литературной пашни даже в условиях рискованного земледелия. И если уж такой осторожный человек поддержал «крестоносцев» в их начинаниях, если в нем очнулся казацкий дух, то быть добру. И как только по Москве разнеслась весть, что к бунтующим… нет, это слишком сильно брякнуто, потому что против кого же бунтовать у себя в доме? — вернее сказать, к митингующим примкнул, а затем и влился в их ряды Лев Анненский, в «Дом Ростовых» потянулись осторожные евреи из «ССС» и появился даже сам известный агрокритик-чересполосник Темирзяев-Нечерноземский. И тот же Темирзяев-Нечерноземский хотел было тоже запустить речуху о миротворстве, о национальном замирении, о размывке границ между сионистами и славянофилами, но его перебил Генри Миллер, то бишь атаман Василий Шуйский. Он сказал: