Читать книгу "Халтурщики - Том Рэкман"

— Бредятина.

Оливер поворачивается к Кэтлин с Эбби.

— Секунду, — встревает Герман Коэн. — Давайте не будем терять голову раньше времени. Мы еще можем что-то сделать? Хотелось бы узнать, каково окончательное решение.

Главный технолог пропускает этот вопрос мимо ушей и подъезжает на роликах к Оливеру.

— Засранец ты, чувак.

Дело вот-вот дойдет до рукоприкладства.

Оливер отступает.

— Я… я не знаю, что сказать.

Разъяренный технолог вылетает из отдела, за ним следует с десяток его не менее озлобленных коллег.

— У меня дети в частной школе, — орет Клинт Окли, — и как я теперь ее оплачивать буду? Им-то что делать?

— Вариант продажи газеты «Отт Групп» рассматривает? — интересуется Харди Бенджамин.

— Не знаю, — отвечает Оливер.

— Не хочу показаться слишком грубым, — встревает Артур Гопал, — но зачем мы тут собрались, если вы ничего не знаете?

— Нельзя ли поговорить с кем-нибудь, кто мог бы разъяснить нам все поподробнее? — спрашивает Крейг Мензис. — Кэтлин? Эбби?

Эбби выступает вперед.

— Только мистер Отт уполномочен выступать от имени «Отт Групп». — И делает шаг обратно.

Недовольные крики не смолкают.

— И как давно вы об этом узнали?

— Только что, — отвечает Оливер.

Кто-то буквально воет от неспособности поверить в такое.

— Да мы только зря время теряем, — звучит чей-то голос.

Еще несколько человек уходят.

— Возможно, если бы «Отт Групп» попытались в какой-то момент вложить в газету денег, а не старательно загоняли ее в могилу, дела бы у нас сейчас были получше.

Оливер наклоняется к Кэтлин.

— Что мне делать? — шепчет он. — По-моему, ситуация выходит из-под контроля. Может, завершить собрание?

— Тебе решать.

Он снова поворачивается к толпе, хотя от нее уже мало что осталось — лишь несколько сотрудников. Кто-то кучкуется по углам, все сочувствуют друг другу, без спросу звонят в другие страны, некоторые одеваются, собираясь уходить.

— Мне невероятно жаль, — повторяет Оливер. — Заладил я одно и то же, но не знаю, что еще сказать. Я постараюсь узнать ответы на все ваши вопросы.

— А вы не можете пригласить сюда кого-нибудь, кто их уже знает?

— Да, — говорит он, кивая и глядя в пол. — Да. Я постараюсь привести к вам того, кто вам нужен.

Ушли уже даже Эбби с Кэтлин. Он остался один, перед лицом последних ошарашенных сотрудников.

— М-м-м, пока, — говорит он.

Какое-то время он стоит в растерянности, а потом неуверенной походкой направляется в кабинет Кэтлин. Но останавливается на полпути. Поворачивает голову, убирает закрывающие уши волосы.

Изнутри раздается какой-то шум.

Оливер вбегает в кабинет. Эбби с Кэтлин сидят на полу.

Между ними лежит Шопенгауэр, и смотрит он не на Оливера, а на стену, в том направлении, в котором ему свернули шею.

Пес тяжело дышит, издавая какой-то странный звук, челюсть безвольно повисла. Он, похоже, не может вдохнуть: в легкие набирается совсем немного воздуха, спазм, грудь опадает. Он все еще привязан к ножке стола, и Кэтлин дергает за поводок. «Черт!» Наконец она развязывает узел, но это не помогает: Шопенгауэр совсем перестал шевелиться. «Черт, — повторяет она и ударяет по ножке стола. — Черт».

— Что случилось? — спрашивает Оливер. — Не пойму, что случилось.

— Похоже, кто-то вошел, когда тут никого не было.

Но Оливер имел в виду не это, а то, что случилось только что: почему Шопенгауэр вдруг затих?

— Сумасшедший, — возмущается Эбби. — Просто сумасшедший. И это кто-то из наших. Вы не заметили, кто рано ушел?

— Да почти все, — отвечает Кэтлин.

Эбби говорит:

— Оливер, мне так жаль.

— Ужасно жаль.

— Это очень серьезно?

Никто не отвечает.

— Надо вызвать полицию, — предлагает Эбби.

— Нет, прошу, — отвечает Оливер.

— Мы должны выяснить, чьих рук это дело.

— Я его заберу. Не надо, — просит он, — давайте не будем винить людей. Не хочу знать, кто это сделал. Все они на меня рассердились.

— Это не оправдание. Это просто отвратительно.

— Никто не виноват, — повторяет он.

— Виноват, — стоит на своем Кэтлин.

Оливер просовывает руки под обмякшее тело Шопенгауэра и, кряхтя, поднимает его.

— Постоянно он оказывается тяжелее, чем кажется.

Он несет пса через весь отдел новостей, открывает дверь лифта мизинцем, заходит внутрь и тянет руку к кнопке. Но нажать ее ему не удается, и приходится положить Шопенгауэра. «Молодец, — говорит он, опуская четвероногого друга на пол. — Молодец». Он нажимает кнопку и поднимает глаза к потолку. Лифт дрожит и едет вниз.

2007

Корсо Витторио, Рим

Последние дни газеты были напряженными. Одни перестали ходить на работу. Другие растаскивали оборудование в счет будущих зарплат. Кто-то начал пить прямо на рабочем месте, материалы не сдавались в срок, порой сотрудники даже дрались между собой. Потом настал последний рабочий день, и он закончился, и все они вдруг стали свободны.

Кое-кого ждала новая работа, но не многих. Некоторые планировали отдохнуть. Кто-то хотел вообще завязать с журналистикой. Может быть, говорили они, через некоторое время станет ясно, что «нет худа без добра», но не сейчас.

Ллойд Бурко пребывал в Париже в блаженном неведении насчет всей этой кутерьмы. Он уже несколько месяцев не читал газету, да и вообще не следил за новостями. Он жил вместе с сыном Жеромом, экономя на всем и кое-как сводя концы с концами. И каждый из них был уверен, что это он присматривает за другим. Ллойд готовил еду Жерому и его тощим друзьям из богемной тусовки, приятным молодым людям. Делал он это с огромным удовольствием, хоть и получалось невкусно. Они всегда звали Ллойда посидеть в их компании, но он благодарно улыбался и вежливо удалялся из комнаты.

Ко всеобщему удивлению, самую крутую работу получил Артур Гопал: он устроился репортером в одну из крупнейших нью-йоркских газет. Его жизнь довольно круто переменилась: надо было ходить домой к раненым в ходе вооруженных нападений, чтобы взять у них интервью, выслушивать ор полицейских, переписывать безжизненные тексты вроде «да, нам известно, что стреляли на фабрике по производству супа, но какого супа?» А ведь всего год назад он был человеком семейным, с женой и дочерью. Странно было об этом вспоминать, так что он и не вспоминал.