Читать книгу "Грибной царь - Юрий Поляков"

Тоня грустно бродила по торговому залу величиной с футбольное поле, равнодушно рассматривая несметные мебельные богатства. Всего десять лет назад от одного вида этого изобилия несчастный советский новосел, несколько месяцев томившийся в очереди за румынской стенкой, мгновенно сошел бы с ума, а теперь кроме них по лабиринту из гарнитуров прогуливались еще две-три любопытствующие пары. Вскоре жена остановилась возле огромной испанской кровати, стилизованной под начало XX века. Спинка была сделана из никелированных трубочек, которые, переплетаясь, образовывали позолоченное сердце, пронзенное большой оперенной стрелой.

— Жуть! Какая замечательная жуть! — изумилась Тоня. — Впрочем, кровать и должна быть вызывающе безвкусной.

— Почему?

— Ну, а чего хорошего в физиологии? Господь мог бы и животный низ сделать подуховнее.

— Например?

— Ну, не знаю… Ну, потерлись носами — и через девять месяцев на сносях…

— Но носки тогда бы носили не на ногах… — включился в игру Свирельников.

— Грубо! — поморщилась она. — А развод называли бы разнос…

— А насильников — носильниками.

— Лучше! — похвалила Тоня. — А хороших мужей — сносными.

— А плохих жен — относительными…

— А рогоносцев носорогами.

— Купить тебе эту кровать? — спросил он, понимая, что не перекаламбурит ее.

— Мне? Зачем… Шекспир оставил нелюбимой жене по завещанию вторую по качеству кровать.

— Как это?

— Понятия не имею. Ученые до сих пор спорят…

Кровать они тогда так и не купили. А Тонькин совокупец, если такой крутой, мог бы и раскошелиться. Это с надоевшей женой все равно, где носами тереться, а новые ощущения требуют простора и удобств!

Свирельников уже выходил из бывшей своей спальни, когда вдруг заметил еще одно возмутительное новшество: он исчез из «Третьяковки» — так Тоня называла два десятка фотографий в рамочках, висевших на стене и отображавших всю их семейную и даже досемейную историю. Когда Михаил Дмитриевич заезжал в последний раз, он на правах мужа и отца наличествовал почти на каждом снимке: чокался с невестой, принимал на руки «конверт» с новорожденной Аленкой, вел ее в школу, встречал Новый год в кругу семьи, осматривал вместе с Тоней заморские развалины… А теперь его не стало, как будто вообще никогда не было! И вот что самое подлое: для каждой рамочки нашлась вполне равноценная замена. На свадьбе белоснежная невеста чокалась с Валентином Петровичем, «конверт» бережно держала на руках Полина Эвалдовна, из школы Аленка возвращалась с подружкой, а развалины Тоня осматривала в гордом одиночестве. А самый первый их совместный снимок, сделанный в фойе «Таганки», оказался жестоко обрезан: стоявшие по бокам Свирельников и Синякин исчезли — остались лишь улыбающиеся Тоня и Нинка.

Все! Баста!! Его больше не было…

33

А ведь с того снимка все и началось! Точнее, продолжилось, потому что началось это тогда, когда он пошел провожать Тоню домой. Поделив билеты, героически отвоеванные у мафии, они направились к метро и обнаружили, что двери уже закрыты. Богатенький Синякин пошарил по карманам, сосчитал депансы (чтобы, как говаривала Тоня, «даром не рискнуть садиться в дилижансы») и поймал проезжавшую мимо «неотложку». Он долго уговаривал шофера ехать на Ленинский проспект, уломал и отбыл, захватив с собой Нинку, жившую тогда по пути — на площади Гагарина.

Веселкин объявил, что дойдет до Курского вокзала и будет дожидаться первой утренней электрички до Обираловки. Тоня тоже решила добираться домой пешком, а если повезет, подъехать сначала на «бэшке» до Земляного вала, а потом на третьем автобусе — до Бакунинской. Тут-то и выяснилось, что живут они почти рядом: Свирельников — на Спартаковской площади, она — на Большой Почтовой.

Шагая вниз по Садовому кольцу, соратники шумно обсуждали случившееся. Вовико ерепенился и сожалел, что дело не дошло до драки, а то бы он им показал!

— И хорошо, что не дошло, — рассудительно заметила Тоня. — Этот Млечников, по-моему, очень опасный человек…

— Коротышка!

— А почему они тогда все так его слушаются?

— Может, у них подпольная организация? — предположил Свирельников.

— Ну, конечно, так им КГБ и разрешило!

— Я же говорю: подпольная.

— Не смеши меня! — хмыкнул Веселкин. — У нас подполья не бывает!

— Это точно! — согласилась Тоня.

Перешли Яузу и остановились возле заиндевевшей витрины книжного магазина «Новелла». Внутри с убогой изобретательностью были разложены собрания сочинений основоположников, брошюрки съездов и многочисленные переиздания брежневской трилогии «Малая земля», «Возрождение», «Целина».

— Скоро они одной книгой выйдут! — сообщил Свирельников. — Знаешь, как называться будет?

— Как?

— «Майн кайф»!

— Смешно… — Тоня одобрительно глянула на смелого курсанта.

Около Курского, перед тем как отправиться спать в зал ожидания, Веселкин, гнусненько усмехаясь, предупредил:

— Вы без меня не озорничайте!

Тоня нахмурилась и брезгливо передернула плечами, как от озноба. А Свирельников, когда она, повернувшись к ним спиной, независимым шагом пошла прочь, показал однокурснику кулак и бросился вслед за новой знакомой. Нагнав ее, он некоторое время шел молча, не решаясь после выходки приятеля возобновить разговор.

— Он у вас нормальный? — наконец спросила девушка.

— Надя, вы извините!

— Меня зовут Тоня.

— Простите. — Ему стало жарко от своей непростительной бестолковости. — Вы похожи на мою одноклассницу. Ее звали Надей… Я даже сначала подумал, что вы — это она.

— Но теперь-то вы поняли, что я — это я?

— Понял.

— Странный у вас друг, — после долгого молчания отозвалась Тоня.

— У него было трудное детство…

— У Горького тоже было трудное детство!

Они свернули в переулок. Шел игольчатый искрящийся снег. Москва была совершенно безлюдная, пустая, словно огромный ночной склад. На запорошенном тротуаре виднелись только их следы, пятившиеся и терявшиеся за поворотом. Казалось, в городе больше никого нет и никогда не было.

— А сюда билеты всегда есть! — философски заметила Тоня, кивая на погашенный театр имени Гоголя.

— Постоянно, — согласился Свирельников, даже не знавший о существовании такого театра.

Потом, когда, миновав казаковскую церковь, где в ту пору располагались мастерские, они вступили на улицу Радио, Тоня кивнула на старинное, с колоннами, здание за узорной оградой.

— Я сначала хотела сюда поступать.

— А что это?