Читать книгу "Наш последний эшелон - Роман Сенчин"

– Смотрите, а кто это там сегодня женится?

Мы как раз идем мимо загса, только по другой стороне улицы. Серега кого-то приметил у храма свадеб и разводов. И мы остановились, всматриваемся в людей, толкущихся возле стеклянных дверей; у них есть цветы в руках, кажется, есть и бутылки.

– Свадьба чья-то, – бормотнул я. – А что?

– Да вон, пятый слева, это не Леха Усольцев?

– В сером пуховике?

– Ну да! Он, он!

– Точняк!

И мы через дорогу, лавируя меж автомобилей, пробиваемся к загсу.

Леха Усольцев учился с Серегой в одной школе, на год младше. Я с ним знаком по студии звукозаписи «Орбита»: он пытался распространять альбомы нашей группы, но безуспешно.

– Леша, привет, дорогой!

– О, какие люди, и без конвоя!

– Чья свадьба?

– Да вы не знаете. Мой начальник женится, Егор Лодыжников.

– А на ком?

– Ну ее вы вообще не знаете, она из Назарова.

Нет, шанс упустить нельзя, это ясно нам троим, как день…

– Слушай, Алеша, – Серега снижает громкость голоса до шепота революционера-заговорщика, – а нам как-нибудь встрять нельзя? У?

– Нет, мужики, исключено. Свадьба на квартире, будут самые близкие.

– А это столпился кто?

– Не знаю. Одна, что ли, свадьба сегодня? – Леха Усольцев начинает раздражаться, ему неприятно наше желание вторгнуться в торжество совершенно незнакомых людей. – Нет, мужики, сами посудите…

– Когда они прибудут? – напирает Серега. – Я у них сам попрошусь.

Леха вздохнул, он в отчаянии от такой наглости, и, кажется, даже хризантемы повяли у него в руках. Но Серега дает ему возможность от нас избавиться:

– Понимаешь, Алеша, очень-преочень выпить надо. С утра на сушняках. Может, просто дашь две бумажки с видом города Красноярска? Конечно, взаймы!..

Леха не хочет, но под нашими (я и Юрка тоже стали давить) словесными ударами вынимает из кармана десять тысяч, а потом еще семь; не может удержаться, чтоб не сказать на прощанье:

– Ну, мужики, ну вы и наглые!

– Спасибо, Алексей, огромное тебе спасибо! Дай бог здоровья! – Серега раскланивается перед звукооператором студии «Орбита». – Пожелай молодым мира, согласия и всего прочего, а нам – допиться на твои деньги до радости. Адью!

Мы спешим в магазин за водкой.

– Вот, а говорят Эльдорадо нет. Просто оно перемещается, – рассуждает Серега, – принимает разные обличья и формы. Главное – искать и не проходить мимо!

Глава восьмая

Первая бутылка

Действительно, полоса удачи пошла у нас. Всего девять пятьсот стоит акцизная «Русская» в ближайшем гастрономе, а значит, мы покупаем два пузыря и пачку «Примы» – малый джентльменский набор. До большого не хватает посудинки типа «стакан», но, надеемся, Марина Гурина пустит нас и выпьем мы с удобствами. Вот тогда и начнется жизнь, тогда начнется…

Но опять же – «но». Но Марины не оказалось дома. На нашу настойчивую долбежку в дверь откликнулась, по абаканской традиции, соседка:

– Нет ее! И ходят, и ходят… Топтать, что ли, кроме нее, уже некого?

– Выходите, – предложил Юрка, – вас потопчем.

– Эх, бесстыжие! – Дверь захлопнулась.

Мда, надо или искать другое место для пития, или «согреваться» здесь, в подъезде. Быстро сходимся на втором.

Присели на площадке между вторым и третьим этажами, Юрка зубами сорвал закрывашку. Закурили, сделали по первому, разминочному глотку.

– У-ух! Хорошо-то…

– Отлегло-о!

Еще глотнули. Серега вспомнил:

– Да, Сен, ты же «Караван» мой еще не читал!

– Нет, – подтвердил я. – Ты хвалился, что написал, но познакомиться не довелось.

– А он у меня с собой! – И Серега достал из внутреннего кармана шинели потертые, мятые листы. – Сейчас зачитаю.

– Давай! – улыбнулся Юрка. – Хорошая философская темка.

Серега принял бутылку, сделал пару крупных глотков, дымнул сигаретой. Шумно выдохнул и начал чтение:

– «Караван вечности». Эссе. Эпиграф: «Каждый из нас приходит в мир со смертным приговором, причем способ и время его выполнения неизвестны». Не помню, кто сказал. Пролог. «Глаза должны быть зрячими, чтобы видеть. Слух должен быть чутким, чтобы слышать. Руки должны быть нежными, чтобы чувствовать. Каким же должен быть я, чтобы забыть все то, что я видел, слышал и чувствовал?» Первое. «Когда боль и обиды (усталость?) моих друзей, словно ладони, закрывают от меня Солнце, я вижу звезды. Чистые, как роса, острые, как игла, далекие, как вечность. Я знаю их по именам… И под этим бархатным, расшитым звездами небом, мне чудится Караван. Мерно, никуда не спеша, идут по черным барханам верблюды. И только тихое бормотание Погонщика, укутавшего до самых глаз лицо в черный шарф, да дыхание животных разбивает тишину Пустыни. Куда идет Караван? Сколько веков длится этот путь?.. Капля ли воды вылилась из бурдюка, алмаз иль зерно выпали из седельной сумки – все проглотит черный песок». Второе. «Время. Вечность. Меняя лица, меняя место, мы идем по Пустыне, собирая красивые камни и золотой песок. Но кто-то смотрит на звезды. И ему ничего не надо, кроме запаха ночи и света звезд. Вечность зовет нас. Время. И отмеряя свой вечный бег, старит лица тех, кого мы любим. Остановись, Время!.. Любовь и Время. Время и Любовь. Меняя секунды на года и года на секунды, Любовь ждет нас… Время… Зачем ты идешь, Время? Сломай стрелки своих часов. Нам сейчас это нужно. Остановись, Время!!! Дай нам возможность маленько подумать. Чтобы не бежать в никуда, не срываться по пустякам, научиться любить, а не влюбляться. Остановись, Время. Дай нам шанс осмыслить… Время…» Третье. «Пути, Дороги. Движение вверх, вниз. Движение крови по венам. Жизнь? Кто из нас знает, куда лег его путь? Бежим, спотыкаемся. Надрываемся от крика, если с падением рушатся иллюзии. И если хватит сил, мы встаем, и снова – дороги, дороги. И снова вперед, вверх, вниз… Среди обломков иллюзий, цепляя колючки…»

– Юра! Юра-а! – сшибает нас с облаков высокой литературы писклявый женский голос. – Юра, Светаев!

Поднимаем глаза на дородную тетю с хозяйственной сумкой. Взгляды наши тяжелы от водки и прерванного забытья.

– Ах, Юра, Юра! – тетя с грустью покачивает головой. – Как ты можешь? Сколько маме сегодня?.. Сколько, а?

Юра сразу озлобился: напоминание о недавно умершей матери тяжело для него. И он отвечает:

– Я вас не узнаю, не приставайте ко мне.

– Не узнаёшь? – Тетино лицо сморщилось в изумлении. – Вот как?.. И институт бросил, слышала… Эх, Юра, Юра!..

– Я вас честно не узнаю. – Голос у Юрки дрожит, в нем слышны слезы. – Оставьте меня в покое!