Читать книгу "Огненный всадник - Михаил Голденков"

— Холера! — Кмитич спрятал письмо за пазуху, вышел из хаты и, хрустя овчинными сапогами по снегу, прошел мимо амбара, паветки для дров и вышел на улицу, заваленную сугробами и залитую тусклым светом Луны. Оранжевыми квадратиками светились оконца в хатах, праздничный свет падал на снег, а по заснеженной деревенской улице веселые ряженные козлами и волками парни и девушки несли «зорку» на длинном шесте, калядные цари в высоких желтых шапках громко пели:

Западала зорка,

Запалала,

Трох цароў

Да немаўляці

Праважала.

У шапках персіцкіх

Світках бурміцкіх

Срэбным табіне

Залатым сап’яне…

Кмитич грустно посмотрел им вслед. Он любил священные Коляды, лучший праздник в году, сам когда-то ходил с деревенскими хлопцами и девчатами ряженым, пел песни, получая то выпивку, то символическую плату за отпугивание злых духов. Даже мог сыграть на дуде. Но сейчас слеза теплой струйкой сползла по щеке. Кмитич утер шаз рукавом тулупа и посмотрел в темносинее бархатное небо с яркими точками звезд. Сорвал с пальца обручальное кольцо и швырнул далеко за плетень в снег.

— Предательница! Какая ж ты мне жена!

Он был огорчен и жутко зол, что Маришка так просто его предала, испугавшись даже не потерять мужа, а покидать свою удобную норку. Да, она не особо умна и еще молода, но есть вещи, которые даже дети должны понимать! Разве Иоанна, будь она его женой, не отправилась бы за мужем на край света в свои шестнадцать лет, когда плакала у него на плече, не желая отпускать даже на пару десятков верст?! Разве не хотел он прожить честно и преданно только с Маришкой?! Разве сам не рисковал, приехав в почти уже осажденный Смоленск?! «Так, верно, Бог ей судья», — кивнул Кмитич. Издалека доносилась уже новая калядная песня:

Ого-го, козанька.

О го-го, сера,

Ого-го, бела!

Выскачыў воўчок,

Козу за бочок…

Двор хаты, где остановился Кмитич, стоял на самом краю вески. Это был сколоченный из сосновых бревен обычный литвинский дом лютеранского священника, единственного во всей деревне протестанта. Кмитич, прислушиваясь к удаляющемуся пению ряженых, подошел к трем соснам — высоким, неподвижным, стремящимся вверх своими прямыми янтарными стволами. Обнял одну из них, помолился, постоял так еще несколько минут и пошел обратно. За дверью хаты ощущение праздника вновь вернулось к Кмитичу — в красном кутке, по диагонали от белой печи, стоял стол, за которым сидели, ракрасневшись от выпитых наливок, гетман, розовощекий Михал и слегка надменный Богуслав Радзи-вилл, приехавший один, лишь провести совещание да отметить в семейном кругу Коляды, а также подскарбий Гонсев-ский, прибывший из Старого Быхова полковник Оскирко, еще пару полковников и сам священник. «Вот она — моя семья», — улыбнулся сам себе Кмитич, и на сердце потеплело.

Лютеране не постятся, в отличие от католиков, на Рождество, но на Куццю — предрождественский вечер — стол в этой протестантской компании выглядел под стать католическому Сочельнику. В военную пору этого трудного уходящего года кушанья в хате священника были такими же постными, как и у католиков: салаты да рыба. Зато наливок было много, как и была приготовлена по личному рецепту гетмана закуска, которую Януш горделиво так и называл: закуска Януша Радзивил-ла. Состояла она из ста граммов миндаля, сливочного масла, четырех вареных желтков и сырых белков, ста граммов твердого сыра, жира для жарки, соли, перца, мускатного ореха. Януш лично ошпаривал кипятком миндаль, который непонятно где достали, снимал с него кожицу, толок и растирал с маслом и желтками, эмоционально рассказывая, не делая никаких секретов: «Соединить все со взбитыми в плотную пену белками и частью мелко натертого сыра, посолить, поперчить, добавить специи…» При взгляде на огромного дядьку Януша с его веселыми пшеничными усами и лукавым взглядом Кмитичу казалось, что вернулось старое доброе время, все стало прежним, и он ощутил магический запах Коляд. Но затем, после тоста за рождение Христа пошло обсуждение захвата Нового Быхова, где засел Золотаренко, и Кмитич с грустью вновь окунулся в суровые будни войны.

— Ну, что там Обухович пишет? — поинтересовался гетман. Кмитич тяжело вздохнул и рассказал про суд. А затем и про Маришку, пусть и не хотел ничего говорить об этом. Но не удержался.

— Проклятые ляхи! — стукнул по столу Януш так, что вся посуда подпрыгнула. — Ничего у них не выйдет! Дело по 06-уховичу рассыпется!

— Да это не ляхи вовсе, а свои, — буркнул Кмитич, — знаете притчу? Один литвин — боец. Два литвина — хоругвь. Три литвина — хоругвь с предателем.

Все засмеялись.

— О том не хвалюйся! — махнул весело рукой гетман. — Поедешь обязательно на суд, и я тебе бумагу дам, подтверждающую, что Обухович из рухляди в Смоленске хоть что-то сделал. Если бы не он, то город три месяца не продержался бы!

Ну, а по поводу Маришки Януш Радзивилл и вовсе не опечалился:

— Бросай ее и не жалей! Она же дитя дитем! Зачем тебе этот шлюб?! — говорил гетман, махая рукой. — Да и ты не созрел для настоящей женитьбы! Ну куда ты полез?! — возмущался гетман, словно и не было письма, в котором сам же он и торопил Кмитича в Смоленск. — Настоящие шляхтичи женятся после тридцати, как я! Вон Богуслав вообще еще холостой, и правильно! Или возьми ты, к примеру, подольского князя Юрася Володыевского! Он вообще первый раз в прошлом году женился, в сорок-то лет! Во как надо! Тогда и семьи хорошие будут! А ты сам зелен, как ель, да и женку еще зеленее взял!

— Володыевскому некогда жениться было. С турками воевал, — глухо произнес Кмитич.

— Брось ты это! Война войной, а люди женятся всегда очень даже хутенько. Просто Володыевский — муж с башкой на плечах. Он ведь и стройный, и умный, и пригожий, так зачем раньше времени такие богатства одной паненке отдавать! — и Януш захохотал. Оскирко и Гонсевский тоже засмеялись, а Богуслав лишь слегка улыбнулся. Кмитичу же было не смешно.

— Получилось, испортил девку, — грустно покачал головой он, — ни себе, ни другому!

— И это брось! — вновь махнул рукой Януш. — Не такие нынче времена, чтобы девственность беречь, как полковое знамя! Мы же не деревенские холопы какие-то! Вон, русинская княжна Катажина Собесская из Галиции! И не красавица, и дура-дурой, с ошибками, да и то только по-польски пишет, а взяла, да и забеременела в пятнадцать лет от Зми-тера Вишневецкого! Во пострел! Так что? Выдали ее замуж после рождения дочки не какому-то там идиоту, а за Владислава Доминика Заславского-Острожского! Потомка того самого киевского Острожского, что москалей под твоей Ор-шей разбил!

— Э, братко, — усмехнулся Богуслав, — плохой пример привел. Острожской ничего не знал. Женился, думая, что его невестушка первой свежести.

— Так, — кивнул чубом гетман, — но ведь не развелся же! Дочку Вишневецкого записал на свою фамилию, да и еще троих родил!

— Не забудь, что он все еще продолжает называть по сему поводу Собесских мошенниками, — скривил губы в усмешке Богуслав.