Читать книгу "Викинг. Последний Конунг - Тим Северин"

В последующие пять недель мое положение при дворе Вильгельма было весьма двусмысленным. Я не был ни узником, ни свободным человеком. Со мной обращались так, будто я – мелкий вассал на службе у Вильгельма, но при этом меня повсюду сопровождал вооруженный стражник. А вокруг шли ускоренные приготовления к вторжению, и в начале августа, когда Вильгельм двинулся со своим окружением в Диве, чтобы начать погрузку войска, я отправился с ним.

То, что творилось в Диве, стало венцом всех этих многомесячных приготовлений. Стоянка находилась в устье небольшой речки, и к тому времени, когда мы прибыли, почти все корабли вторжения теснились в море. Я насчитал шесть сотен кораблей, многие из коих были простыми баржами, построенными только для перевозки войска. Ряды палаток стояли на берегу, войсковые строители поставили кухни, отхожие места и конюшни. Отряды корабелов устраняли последние недоделки, и непрерывно прибывали и отбывали гонцы, пешие и верховые, а пехота и конница готовились к погрузке. Я все думал, каким таким способом боевые тяжелые кони могут быть погружены на борт, а тут увидел воочию. Корабли, предназначенные для них, подвели к пологому берегу во время прилива и поставили на якорь. Отлив обсушил плоскодонные баржи на отмели, плотники положили некрутые сходни, по коим и вели лошадей, порою не без труда, и размещали на баржах, где были запасы кормов и воды. Там эти дородные животные в полном довольстве стояли себе и ели, а наступивший прилив поднял суда, и их отвели на глубокую воду.

Одиннадцатого сентября герцог дождался своего дьявольского везения – как раз к тому времени, когда он обещал начать свое вторжение, подул и установился легкий юго-западный ветер. В сумерках Вильгельм вызвал меня в свой герцогский шатер и в присутствии своих военачальников, указав рукою на север, сказал:

– Теперь ты можешь сообщить своему господину, – сказал он, – что Вильгельм Норманнский держат свое слово. Завтра мы завершим погрузку и отплывем в Англию. Ты же останешься здесь, чтобы сделать свое последнее донесение.

Утром я убедился, как весь флот поднял якоря и с отливом вышел в море. Я поплелся по берегу туда, где ждал меня мой тяжеловооруженный всадник-стражник, и размышлял я о том, что сослужил своему господину неплохую службу, и эта служба будет последней. Как только появится возможность, я перестану быть человеком конунга Харальда и вернусь в Швецию искать моих близнецов. Я чувствовал себя стариком.

Тяжеловооруженный всадник тоже был не прочь помешкать. На морском берегу куда приятнее проводить время, чем в казармах в Руане, вот он и не спешил с возвращением, и мы провели несколько дней в Диве. А в городе после того, когда флот отплыл, воцарилось запустение. На берегу, с которого происходила погрузка, остались только следы от палаток, кучи конского навоза, колеи от повозок, подвозивших припасы, и кострища сгоревших костров, на которых готовили пищу. Здесь было все кончено. Море опустело. Мы ждали вестей о высадке, и время стояло на месте.

Погода оставалась прекрасной – яркое солнце и легкий юго-западный ветер, и чтобы скоротать время, я, договорившись с одним здешним рыбаком, каждое утро выходил с ним в море, когда он проверял сети. И вот, спустя десять дней после отплытия норманнского флота, мы сидели в лодке, легко покачиваясь на воде, как вдруг я заметил в море знакомые очертания. Небольшой корабль шел нам навстречу. Он подвигался медленно, с трудом идучи против ветра, но ошибиться в его происхождении было невозможно – то было небольшое торговое судно датской или норвежской постройки. Оно шло галсами, направляясь к Диве, и я не сомневался, что оно пришло за мной, что Харальд, очевидно, получил мое письмо.

Я попросил рыбака грести наперерез, дабы перехватить корабль прежде, чем он пристанет к берегу. Стоя в рыбачьей лодке, я окликал их, радуясь возможности снова говорить по-норвежски. На мне все еще было то самое краденое монашеское одеяние, и кормчий, верно, подумал, что это какой-то христианский священник, говорящий на его языке, однако он обезветрил парус, судно развернулось к ветру, и я поднялся на борт. Первый, кого я увидел на палубе, был Скуле Конфростре, тот самый молодой человек, горячая голова, похвалявшийся, что норвежцы побьют английских хускарлов. Он был чем-то встревожен, и это меня насторожило.

– Как дела у Харальда? – спросил я, обеспокоенный его видом. – Благополучно ли он высадился на английский берег?

– Да, да, наш флот вышел из Норвегии в конце августа и благополучно добрался до побережья Шотландии. Когда я оставил Харальда, он продвигался по берегу. Он послал меня выяснить, как обстоит дело с вторжением, обещанным герцогом Вильгельмом. О том не было никаких вестей.

– Не стоит волноваться, – сказал я самодовольно. – Я своими глазами видел, как десять дней назад флот герцога Вильгельма отплыл в Англию. Они давно уже должны быть на том берегу и, наверное, продвигаются вглубь страны. Годвинсон попался в ловушку.

Скуле глянул на меня так, будто я спятил.

– Как же это так, ведь только вчера, идя на юг вдоль побережья, мы видели норманнский флот, он спокойно себе стоит на якоре в некотором отдалении от берега. Кормчий знает это место. Говорит, что оно называется Сен-Валери, на землях герцога Понтье. Они вовсе еще не пересекли пролив.

Мне показалось, что палуба качнулась у меня под ногами. Я, задумавший перехитрить герцога Вильгельма, стал жертвой гораздо большей хитрости. Слишком поздно я вернулся в мыслях к тому дню, когда передал герцогу предложение Харальда о совместном нападении. Я вспомнил оружейника, которого встретил на учебном поле, о том, с каким рвением он рассказывал мне, что именно Диве – то самое место, откуда начнется вторжение, и как меня, как только я получил эти сведения, срочно привели к герцогу. С сожалением я осознал, что мой монашеский маскарад был раскрыт гораздо раньше, чем я это понял, а Вильгельм и его советники придумали, как обратить мое присутствие себе на пользу: мною хотели воспользоваться для сокрытия истинного направления и времени норманнского набега. А после того как я признался, что я – посланец короля Харальда и предложил объединить усилия, Вильгельм и его советники, наверное, с трудом поверили в свою удачу. Они обманом понудили короля Норвегии высадиться на английскую землю, чтобы он встретился с войском Гарольда Годвинсона, в то время как норманны будут себе держаться в стороне и ждать, чтобы высадиться, не встречая сопротивления. Кто выиграет первую битву – Харальд Норвежский или Гарольд Английский, не имеет значения, ибо победитель будет уже ослаблен, когда столкнется с герцогом Вильгельмом и его тяжелой конницей.

– Мы должны предупредить короля Харальда, что ему придется иметь дело с английским войском в одиночку! – воскликнул я. Меня тошнило при мысли о том, какого же дурака я свалял. И чтобы скрыть свое унижение, я с горечью добавил: – Так что теперь, Скуле, ты узнаешь, каково оно – биться с хускарлами и их секирами.

Вильгельм, герцог Нормандии, использовал меня как пешку.

Глава 14

Плавание на север с целью предупредить Харальда стало для меня мукой. Я все время каялся в своем легковерии и совсем измучил себя, воображая, как мог бы и должен был разгадать уловку Вильгельма. Хуже того, теперь-то, зная, сколь вероломен герцог, я не сомневался в его дальнейших действиях: Годвинсон пошлет лазутчиков в лагерь герцога, и герцог сделает так, чтобы они донесли своему хозяину, что вторжение норманнов откладывается. И как только Гарольд убедится, что норманны не представляют непосредственной угрозы, он направится на север, чтобы отбить вторжение норвежцев. А то, что воспоследует за поражением норвежцев, приводило меня в отчаянье. С первого дня, с первой моей встречи с Харальдом Норвежским, тогда, давным-давно, в Миклагарде, он представлялся мне последним и наилучшим поборником исконной веры на севере. Нередко он меня разочаровывал, но по-прежнему я уповал на него. Несмотря на его высокомерие и произвол, он оставался символом моих упований на то, что славу былых времен можно возродить.