Читать книгу "Эта война еще не кончилась - Борис Бабкин"

– Садитесь, – позвал сидевший на заднем сиденье Борис.

Казбич вышел и, наклонив спинку сиденья вперед, дал возможность всем троим забраться в машину. Малике пришлось усаживаться на колени к Денису. Она покраснела и виновато посмотрела на Бабича. Казбич сел, и машина тронулась.

– Мой приятель, – представил чеченца Борис.

– Казбич, – оглянулся тот.

Русские назвали себя.

– Леха, – буркнул сидевший за рулем Светлый.

– Нашего полку, как я понял, прибыло, – сказал Денис.

В Москве арестованы трое чеченцев со ста тысячами фальшивых долларов. В этот же день в Туле задержаны двое ингушей. У них обнаружено пятьдесят восемь тысяч фальшивых долларов. В Москве перехвачена большая партия камуфляжа НАТО, адресованная как гуманитарная помощь в лагеря чеченских беженцев. Станицу Шелковскую взяли под свой контроль терские казаки. Продолжается осада Бамута. Войска начали окружение второго по величине города Чечни Гудермеса.

Услышав, как открылся люк, лежавший на левом боку Александр покосился и увидел смотревшего вниз бородача.

– Забрали бы капитана, – громко сказал он, – а то уже запах…

– Молчи, русская собака!

Скрипнув зубами, Саша отвернулся. Люк закрылся.

– Дух, – буркнул Юрий, – чего смотрит? Думает, мы сдохли. А мы тебя, гнида, переживем!

– Что-то кормить нас перестали. Уже двое суток ничего не дают, решили измором взять. Наверное, наши на подходе.

– Я вроде взрывы слышал. Похоже на бомбежку. А может, и артиллерия. – Вздохнув, Юрий приподнял голову. – В туалет мне надо, – виновато проговорил он, – а пошевелюсь – хоть визжи от боли. Того и гляди сознание потеряю.

– Сейчас банку дам, ты уж сам в нее попробуй.

– Конечно, только из чего потом пить будем? – вспомнил Юрий.

– Тебя с ложки поить буду, а сам так напьюсь. Если вырвусь отсюда, по-другому жить буду. Мать никогда даже взглядом не обижу. Хотя представляешь, что будет, если домой вернемся? – спросил Саша. – Ведь, наверное, всех ненавидеть будем. Особенно тех, кто в армии не был, кого родичи откупили. У меня внутри что-то как сломалось, сам себя боюсь. Какая-то бешеная ненависть ко всем, кто сейчас ест, пьет, телик смотрит, кто подаркам радуется. А здесь… Капитан молодец – как смог, но все-таки дал последний бой. А вот почему нас не убили? Я хоть одного, но треснул.

– Я тоже не понимаю, почему не убили. Хотя в тот момент как-то не думал об этом.

– Ты меня извини, что я тогда…

– Ладно, все нормально.

– А ты вроде как изменился. Я, честно скажу, терпеть не мог всех этих сыночков новых русских. Ведь сами они никто и звать их никак. А ты…

– Я такой же, как многие. В конце концов, не виноват же я, что мой отец может деньги зарабатывать. Но я твердо решил – я не буду у них на шее сидеть. Если здоровье позволит, все равно в военное училище поступлю. Знаешь, я сейчас совершенно уверен: нам нужны военные. Конечно, немало будет таких, кого война эта сломает. Особенно если инвалидом человек станет. Но я все равно военным буду.

– Ну уж нет. Я наелся этой армии по самое некуда. Вот она у меня где! – Саша осторожно погладил раненое плечо. – Если выберусь отсюда, то…

– Выберемся. Мы с тобой в Липецке подсчитаем, сколько в яме просидели, ко мне на дачу уедем – это около Чаплыгина – и пробудем там столько же, сколько здесь, день в день. Вдвоем. Даже девчонок не возьмем.

– Ну да, без девчонок не то! Ведь вспоминать будем. Конечно, не то, как плакали. А что-нибудь веселое, с таким пренебрежением и усмешкой. На словах героями легко быть, и все плохое почему-то вспоминается с юмором. Наверное, чтоб забыть тот страх, который пришлось испытать, который за горло держал. Конечно, это слишком заумно сказано, но, по-моему, очень даже правильно.

– Правильно.

Они услышали, как открывается люк.

– Вот и дождались, – подняв голову, сказал Александр. – Может, нас…

– Хоть плюнуть смогу, – простонал Юрий.

– Жрать берите, – раздался хрипловатый голос. На дно зиндана упали кусок хлеба и бумажный комок.

Александр, подняв бумагу, развернул. Там была щепотка соли.

– Странно, – он посмотрел вверх, – с чего это вдруг соль дали?

– Смотри, – Юрий кивнул на грязный лист, в который была завернута соль, – что-то написано.

Александр, перевернув лист, прочитал:

– «Дано…» Это какая-то справка.

– Что ты с ними решил делать? – спросил лысый бородач смуглого горбоносого мужчину.

– Продам кому-нибудь. Есть люди, которые выкупают пленных и передают их русским. Отсюда надо уезжать. Федералы придут – посадят. Многие знают, что я связан с ваххабитами. К тому же пленные у меня. Четверых я сам убил. И семью русскую расстрелял в станице. Тебе-то тоже так и так уходить надо.

– Конечно! – усмехнулся лысый. Он потер жесткой ладонью лысину. – Надо денег достать. Многие с беженцами уходят, те, кто постарше. Переждут в России, пока здесь проверка закончится, и вернутся. Тем более в горах все равно наши будут. Как русские не понимают, что не выиграть им войну. У нас мальчишки в ненависти воспитываются. Неужели они простят им?…

– Не все, – возразил смуглый. – Многим басаевцы жизнь испортили, убили отца или мать. Разделила эта война народ чеченский на два лагеря. Кроме того, и дагестанцы теперь на нас кинжалы точат. Сколько там крови пролито! Мы с ними и так издавна не в особо хороших отношениях были. А сейчас…

– Русские уже Ачхой-Мартан обложили. Бамут пока держится, но недолго там воевать смогут. Русские умные стали. Сначала самолетами и артиллерией обрабатывают, потом уже солдаты идут. Чуть что не так – останавливаются. И снова бомбежка и обстрел танками и артиллерией.

– Ничего, в Грозном им попало, и снова врежем! Танки войдут, а в городе они застревают. Сожжем. А почему ты спросил о пленных?

– Мне нравится убивать их. Можно не торопиться. Я получаю наслаждение.

– Убийство беззащитных не удовольствие, а преступление.

– Ты это Басаеву скажи. Враг не может быть беззащитным, потому что он враг.

– Странно, – сказал Локтев, – почему нас не выводят? Может, ничего нет? Но обычно хозяин какие-нибудь моторы перебирать заставлял. Сам знаешь – не было дня, чтоб не выводили. Я здесь даже раз за овцами убирал.

– Мне плохо что-то, – чуть слышно проговорил Николай.

– Конечно. В таком состоянии в больнице лежат, а нас еще работать заставляют. Я раньше постоянно думал: вот люди сидят в тюрьме по десять, пятнадцать лет, а сейчас даже пожизненное дают. Как они могут? Я бы сам себя порешил. А здесь хуже во много раз, и ничего. Человек живет надеждой. Даже в нашем случае надежда есть. Хотя с каждым днем все меньше и меньше. Еще какой-нибудь родственничек убитого появится, и все, я больше не выдержу. И сейчас удивляюсь, как жив. Такое чувство, словно через мясорубку пропустили. Каждая клеточка болит. Но знаешь, – он посмотрел наверх, – не нравится мне это. Подождем до вечера. Если даже воды не дадут, значит, все, кончат. Здесь так заведено – день не работал, но воду все равно дадут. Суки! Собаку и то каждый день кормят. А мы все-таки люди.