Читать книгу "Тайна Дамы в сером - Ольга Строгова"

И как бы ей хотелось увидеть этот мир, пожить в нем, попробовать его на вкус…

Но сейчас – сейчас ей больше всего хочется услышать о том, что было дальше с ним и той мексиканской девушкой.

* * *

История, которую Карл рассказывал ей и которая столь захватила ее, была так же похожа на подлинную историю его жизни, как походит фотография на живого человека. И дело было отнюдь не в таланте рассказчика (рассказывать-то он любил и умел), а в некоторых свойствах его характера, в его личном убеждении, что о некоторых вещах нельзя говорить никогда и никому – в частности, нельзя подробно рассказывать влюбленной женщине о своих отношениях с ее предшественницами.

Поэтому, если опустить богатые и красочные археолого-приключенческие описания, его молодые годы были представлены Аделаиде следующим образом.

Девятнадцатилетним приехал он в Мексику, познакомился там с девушкой из древнего ацтекского рода и женился на ней. Там же, в Мексике, родились его дети. И прожил он там без малого пятнадцать лет, пока некоторые обстоятельства не заставили его уехать.

(Нам же, посторонним, хотя и заинтересованным, наблюдателям, ничто не мешает заглянуть за рамки демонстрируемых им картин и увидеть все происходящее с ним так, как оно было на самом деле, ничего не опуская и задерживаясь на интересующих нас деталях столько, сколько мы посчитаем нужным.)

На одной из них, пожелтевшей и изрядно потрепанной по краям, мы видим молодого человека в белой полотняной рубашке, таких же штанах и сомбреро (типичный костюм мексиканского крестьянина) – длинного, тощего, нескладного и в больших, закрывающих пол-лица темных очках. Кроме очков, его отличает от мексиканца молочно-белая, густо усыпанная веснушками кожа, которую молодой человек тщательно бережет от палящего солнца – и не из кокетства какого-нибудь, а оттого, что он слаб здоровьем и перегреваться ему не рекомендуется.

Узнать в нем Карла нынешнего можно разве что по росту.

Даже волосы у молодого человека другие – длинные (он прячет их под сомбреро), вьющиеся и с рыжеватым оттенком.

И тем не менее это он.

Сидя среди развалин, под сенью воткнутого в щель между камнями пляжного зонтика, он осторожно, не торопясь и ни на что другое не обращая внимания, тонкой кисточкой очищает вмурованный в стену обломок обсидианового ножа с позолоченной рукоятью.

Для того чтобы понять, каким образом этот молодой человек оказался в мексиканской прерии, нам придется заглянуть еще на несколько лет назад, в те времена, о которых Аделаиде ничего рассказано не было.

Рано лишившись родителей, маленький Карл оказался полностью на попечении своих бабушки и дедушки с материнской стороны.

Дед его был немцем, профессором истории и археологии Цюрихского университета, а бабушка – русской, из семьи эмигрантов 1918 года, да не простых, а графов Безуховых, потомков знаменитого Пьера. Эмигранты были люди небогатые, хотя и знатные, и все ее приданое состояло в дворянском происхождении и изысканных манерах. Впрочем, она знала еще пять европейских языков, неплохо рисовала и играла на фортепиано. В военные и послевоенные годы графиня давала уроки музыки детям состоятельных фабрикантов оружия, тем самым поддерживая скромный профессорский бюджет.

Из своего единственного и горячо любимого внука графиня также намеревалась вырастить музыканта. То есть в первую очередь он должен был быть дворянином, безупречно воспитанным и всесторонне образованным; но уж во вторую – музыкантом и никем иным.

Тем более что у мальчика были несомненные способности к музыке. Подходящий характер – тихий, мечтательный и незлобивый. Да и знакомства самые располагающие – взять хотя бы его школьного товарища Шнитке, мальчика из приличной еврейской семьи, который не расстается со своей скрипкой, даже когда приходит в гости.

Но, несмотря на все усилия любящей бабушки, положительное влияние окружения и собственный покладистый характер, становиться музыкантом Карл решительно не желал.

О нет, он не спорил с бабушкой. Он вообще старался ее не огорчать. Он старательно осваивал все музыкальные премудрости. Но, отбарабанив необходимое количество гамм, этюдов и пьес из «Детского альбома» Чайковского, он со вздохом облегчения закрывал крышку старинного беккеровского рояля и спешил в кабинет к деду.

У деда было очень интересно и хорошо. На застекленных полках, целиком, от пола до потолка, занимавших две стены (другие две стены были заняты книгами), стояли сокровища, привезенные дедом из археологических экспедиций. Карл мог часами сидеть на полу, водя пальцем по залитому в прочную пленку обрывку египетского папируса, разбирая иероглифы и вглядываясь в странные, удлиненные профили царей и цариц; перебирать деревянные, тронутые огнем амулеты друидов, добытые под зелеными холмами Ирландии; или даже спорить с дедом, добродушно усмехавшимся в густые, висячие, как у моржа, седые усы, по поводу какого-нибудь глиняного черепка, поднятого со дна морского в окрестностях острова Санторин, – не является ли этот черепок доказательством существования пресловутой Атлантиды? Разве его орнамент в виде изогнутых бараньих рогов является типичным для крито-микенской культуры? Ах, это могли быть и финикийцы… Что ж, надо подумать.

И Карл, забрав с книжной полки пару-тройку томов, отправлялся думать к себе в комнату. Или, тайком от бабушки, ускользал в расположенный через две улицы музей древних искусств.

Музей этот не был особенно популярным ни среди туристов, ни среди практичных горожан Цюриха (Карл, бывало, бродил по трем его залам в полном одиночестве). Когда же в музее появился новый директор (витающего в облаках художника-реставратора сменил чиновник, служивший ранее по ведомству народного образования), все античные редкости были смещены в один зал, а в двух других стали устраиваться финансово выгодные выставки.

Придя однажды субботним утром в музей, четырнадцатилетний Карл был неприятно удивлен толпой японских туристов, собравшихся перед входом и сверкавших друг на друга фотовспышками на фоне афиши «Шедевры Дрезденской галереи – только сегодня и только у нас!».

Пошептавшись со знакомым служителем, праздно стоявшим в дверях и с чисто швейцарской флегматичностью позволявшим «щелкать» себя вместе с афишей, Карл выяснил, что это вовсе не надувательство доверчивых иностранцев. В Цюрих и в самом деле прибыла коллекция из Дрездена, путешествующая по Европе, и новый директор, применив последовательно подкуп, лесть и угрозы, ухитрился перехватить ее и увести из-под носа у самого Музея изобразительных искусств.

Тут японцы, дождавшись экскурсовода, потекли в зал, и Карл вошел вместе с ними.

Ееон увидел почти сразу. И моментально забыл не только о японцах, но и вообще обо всех окружающих. У неебыло тонкое, нежное, очень белое, словно светящееся изнутри лицо. Глаза, большие, мягкие, выстланные изнутри светло-серым бархатом, смотрели печально и кротко; маленький бледно-розовый рот был строг и навевал мысли о посте, воздержании и отказе от прочих земных удовольствий. Между тем дама нисколько не походила на монашенку: она была изысканно и богато одета и, судя по жемчужным нитям в темно-пепельных волосах, жемчужному ожерелью на стоячем кружевном воротнике и обилию перстней на тонких длинных пальцах, принадлежала к высшей аристократии.