Читать книгу "Контакт первой степени тяжести - Андрей Горюнов"

– Не так, чтоб сам. Я все-таки верю в перелом в их сознании. Вот этот Калачев, из МУРа, по-моему, стал понимать, врубаться в ситуацию. А может, стал мне верить. Весь ужас в том, что я ничегошеньки им объяснить-то не могу! У них совсем другой строй мыслей – они прагматики, до мозга костей! А здесь все зиждется на нюансах. Они ж привыкли к шаблонам, жизнь их обучила стальной, прямолинейной логике – как в преферансе: снес короля? Сиди без двух! О-о, многого они совсем понять не могут! А я не в силах объяснить. Как объяснить слепому, какого цвета на закате облака? Чем пахнет роза? Как рассказать о розе эскимосу: приятно пахнет, приятнее, чем рыбий жир? Безнадега это. Поэтому и безысходка. – Белов помолчал. – Но Калачев, мне кажется, если и не со мной, то уж точно не с Власовым.

– На это ты надеешься?

– Нет, я надеюсь на поездку в Вологду. Пусть этот Власов съездит, убедится. Хоть будет первый факт на языке, понятном им, привычном. Факт четкий, непреложный. Он удостоверится, что я не вру. Серьезная улика отпадает. Настанет сдвиг, ну, пусть не перелом – затишье, остановка, плотина встанет перед этим потоком чудовищного какого-то бреда. И тогда все станет выглядеть иначе. Наступит смысловой переворот – вот ведь самое главное что – а? Я надеюсь только на это!

– Какой ты умный! А сидишь в тюрьме. Обидно, правда? Аж плакать, Коля, хочется!

* * *

ЯК– 42 внезапно клюнул носом и перешел в пике.

В салоне кто-то вскрикнул: сдавленно, истошно, коротко.

И тут же тишина. Безмолвие кошмара ожидания – мертвящего.

Лишь тихий шелест двигателей за окном.

Пике сменилось на отвесное падение.

Двигатели, взвыв, со всей силой погнали самолет к земле.

Салон молчал.

Глаза людей расширились от ужаса.

Ви– и-и-ижу…

Вижу алые гроздья рябин…

Ви– и-и-ижу…

Вижу дом ее номер один… —

оглушающе врубились динамики салона.

И тут же всех вдавило в кресла – перегрузка.

Взвыв, самолет перед самой землею выровнялся – с немыслимым напряжением: потрескивание прошло волной по корпусу, по полу, потолку.

От перегрузки щеки словно прилепились к зубам и скулам. Глаза начали уходить внутрь, тонуть в глазницах.

Мгновение… Еще…

Все! Сила давящая, вминающая в кресло, вдруг исчезла.

Невесомость!

Ах, не ремни бы – все поплыли бы по салону бесплотными духами, повисли бы в объеме – как рыбки в аквариуме.

Что б не случилось, Я к милой приду, В Вологду, Вологду, В Вологду-гду!

Самолет вдруг дробно и мелко затрясся с сухим стуком – как телега на булыжной мостовой.

Истошно завизжали тормоза, визг сменился дьявольским скрипом и скрежетом.

Всех бросило с такой звериной силой вперед, что на мгновение показалось, что в подголовник кресла впереди сидящего – еще момент – и от души вопьешься носом и зубами.

Са– а-а-ам я-а-а… За ответом приду!

* * *

Ранним утром, едва рассвело, Лена покинула здание МУРа.

На пустынной Петровке возле дома тридцать восемь ее ждали отец и мать.

– Ага! – сказал отец.

– Это ты вместо «доброго утра»?

– Дрянь, просто дрянь! – сказала мать. – Мы за ночь совсем с ума сошли.

– Так надо было спать.

– Ты будешь еще нас учить!

– Она еще нас учить будет!

– Мы оборвали телефоны половины Москвы!

– Кому мы только не звонили!

– Ночуешь где-то в новом месте – так надо ж позвонить, предупредить!

– Мы же волнуемся за тебя, Лена!

– Да как вообще ты в МУР попала?

– Знакомый здесь работает. Ну, пригласил.

– Я просто голову сломала: что случилось?

– Да ничего. Я просто вышла замуж. Родители, опешив, отшатнулись на полшага.

– А… за кого…

– За Николая, за кого же?

– А… паспорт покажи.

– Там нету ничего. Мы только обвенчались.

– В церкви?

– Ну не в бане же!

– Ах, вот как!

– «Вышла замуж…»

– Как наша Мурка, летом. Теперь корми ее котят.

– Не издевайся! Это правда, мама!

– А где он? Мы звонили Николаю: никто не подходил.

– Он здесь. Он в камере остался.

– Что значит – «в камере»?

– Его в убийстве друга обвиняют.

– А-а, вот почему он решил жениться! – осененно хлопнул себя по лбу отец. – А я-то было удивился!

– А что здесь удивляться? – сказала горько мать. – Я это сразу все, еще в апреле, поняла!

– Что ты могла понять еще в апреле? – удивился папа.

– Что ты болван, – сказала мать. – Что ты – мерзавка. Что я от вас умру без покаянья.

* * *

Автобус, идущий раз в сутки от вологодского автовокзала до села Шорохши, он мог, конечно, вместить и более пятидесяти шести положенных ему по техдокументации пассажиров: ну, семьдесят, ну, сто, ну, даже сто пятнадцать.

Но не сто семьдесят же!

Да и каких пассажиров!

С коробками, ведрами, детьми, бензопилой, матрасом, горячими чебуреками, зеркалом, щенком, аккордеоном, тачкой, плугом, бочкой, коляской и мотоциклетным прицепом, холодильником, бороной, погружным насосом, покрышками для трактора, одиннадцатью рулонами обоев и тремя рулонами стекловаты, живыми поросятами, кладбищенской оградой, синим унитазом, мешком битой птицы, рейсмусовым станком, шестью упаковками двухлитровых бутылок «Пепси», большим «капуцином» с китайской поддельной кожей, ящиком газовых баллонов, насадками для буров, пустой посудой в шести авоськах, электродами для электросварки, труборезом, четырьмя тортами «Птичье молоко», подпятником для бетономешалки, ананасом, переходниками, обсадной колонной, телевизором «Sony» в комплекте с наружной антенной, флягой с модификатором ржавчины, велосипедом, свадебным платьем и обычными навозными вилами – не очень чистыми…

Власов понял сразу, что если он не применит в ближайшие десять секунд все навыки рукопашного боя, приобретенные им в спортзале в течение последних двух десятков лет в процессе изнурительных еженедельных тренировок – то все, то он пропал: из Вологды сегодня он не уедет.

Оттолкнувшись спиной от толпы, давившейся плотной кучей на посадку в соседний автобус на Момжу, Власов ввернулся буравом в кучу, стремящуюся в ПАЗ, отбывающий через три минуты в Шорохшу.

Ступни плотно стоят на грунте – полной плоскостью – толчковой может стать любая нога – хоть правая, хоть левая. Глаза фиксируют взгляд противника. Взгляд рассредоточенный – сквозь соперника, вдаль. Взгляд отупить, обессмыслить – разумный взгляд выдает намерения. Руки вне связи друг с другом: правая и левая – каждая сама по себе. Потянул руку? Тут верхний блок. Ага! Ты так? Уход под локоть, плавно выныриваем. Голова уперлась в чей-то мешок. Толкают в лицо пятерней, пахнущей солеными огурцами. Захват за кисть и тут же – вокруг оси ее – возврат предплечья. Болевой в стойке. Не идет болевой в стойке! Кисть оказалась сильней болевого. Тогда назад – обман, – ага, уперся – ну, попался! Так! Тут же, с поворотом, снова вперед и вверх. Обманный взмах левой рукой: думаешь, в морду дам тебе? Нет, я правой рукой – да за галстук тебя! Хреново дышать стало, скажи? Не можешь сказать, захрипел? Это правильно! Теперь между рыжим в сапогах и мешком с поросятами, прижавшись боком к сенокосилке. Есть! Проход вперед с подныривающим полупируэтом. Нечаянно будто выбить ей сумку из рук! Как только нагнется за ней – коленом в лицо – такой удар очумляет наклонившихся женщин – и тут же прыгать через ее спину. Перекатом! Отлично! Блеск! Заодно левой в глаз старику… Не лезь вперед батьки, дедушка… Вот же засранец! Встречный удар! Не уклоняться – все равно некуда! Наоборот – вперед лицом, на» встречу летящему кулаку и чуть-чуть в сторону – в последнюю долю секунды! Ага! Есть! Удар, предназначавшийся тебе, достался этой квашне с грудничком: заквакал за спиной – ну, ясно! Лихо! Присесть! Присесть! Подставить свой лоб под кулак – об кость – скользнуло – жаль! Он размозжил себе всего один сустав указательного. Пригнись, пригнись: вот дура – каблуком бьет, в глаз шпилькой норовит. Используй это: она на одном каблуке – хромая, считай. Подбить, подножку-под ту ногу, что пока обутая, на шпильке, она длиннее, эта нога, она опорная – мадам не устоит… Упала. Хорошо! Быстро наступи ей на лицо, пока ее затылок прижат к земле – лицо хороший упор для толчковой ноги, только если затылок вжат в землю – устойчиво голова лежит! Нет-нет, тебе уже не встать – тебя теперь затопчут земляки. Согнись, на корточки почти. Годится! Распрямиться пружиной – уже на полшага ближе к дверям автобуса! Прыгать, прыгать на носках – ему будет тогда не ясно, какая нога при ударе окажется толчковой. Взмах правой. Нет, это снова обман… Удар-то на самом деле коленом в пах! Согнуться бы тебе, конечно – жаль, что сдавили тебя – не согнешься. На еще! И тебе немножко… Чуть-чуть. Что встала – загораживать?! А если ущипнуть за жопу? Не нравится? Ну не визжи. Отваливай направо. А этому целить в центр. В самое хрюкало. Есть!..Ах, ты буркалы выдавливать?! А за губу тебя если, за верхнюю? Знаю, что очень больно! Уздечку порвать. Будешь помнить. Назад, быстро! Откинуться на застрявшего, на упавшего – встать! Справа, слева сейчас поднапрут – тут же в клинч. Середина заскользит, как между стенок, а мы тут в двери, в самый центр! Только бы правильно упреждение рассчитать. Три – нет-нет – два с половиной корпуса… Пусть сама толпа несет. На полсекунды можно ноги подогнуть, так сжали, что зависнешь, отдохнешь… Все, хватит! Грунт, упор. Всей плоскостью обеих ступней. На старт, толчок! Время как будто остановилось. Вон он, впереди – моргает… Глаз полузакрыт. Старуха поднесла уголок платка к разбитой губе, да так и замерла, застыла… Памятник – и только! Вот и она – брешь! Раскрылся на миллисекунду тончайший лаз – вот, прямо – между телогрейкой и ватником. Ну-ка: теперь – с силой туда! Не думать о теле. Ты – штопор! Ты – сталь! Ты пройдешь легко: как холодное шило в кусок раскаленного маргарина. То есть наоборот. Играть всеми мышцами. Расслабиться. Обманку… Затяжку на колготки ей – а ну-ка! – ага – «ах!» – все, наклонилась, сука, к чулкам, деблокировала директрису, открыла направление. С визгом! Еще! А ну! Ну, еще чуть-чуть!