Читать книгу "Корсары Таврики - Александра Девиль"

— Если красавчик Бальдасаре пришелся тебе по нраву, то постарайся потанцевать с ним на празднике святого Георгия! Кажется, он не прочь найти себе в Кафе жену.

Аврелия понимающе переглянулась с Кириеной. Они обе замечали, что Раиса давно поглядывала на Романа, хотя он ни­когда не воспринимал ее всерьез. А накануне отъезда Донато с сыном в Москву было объявлено о помолвке Романа и Кириены, после чего Раиса уже не могла питать каких-либо на­дежд сблизиться с семьей Латино. И все-таки она не переста­ла навязываться в подруги Аврелии и Кириене, очевидно, считая, что дружба с одними из красивейших девушек Кафы сделает и ее более заметной в городе.

Когда отец и брат уехали, мать повела Аврелию в церковь Святого Стефана, где они долго молились о благополучной до­роге и счастливом возвращении своих близких. И, хотя в се­мье Латино дети исповедовали католическую веру, а церковь Святого Стефана была православной, Марина все же иногда приводила сюда дочь, объясняя, что иконы и фрески в этой церкви имеют чудодейственную силу, так как написаны вели­ким художником Феофаном. Бывала Аврелия и в армянской церкви Святого Саркиса, где правил службу Георгий, брат Ма­рины по матери. Аврелию особенно привлекал скрипторий, которым славился храм Святого Саркиса. Здесь монахи не только переписывали книги, но и создавали искусные мини­атюры и гравюры. Дядя Георгий, поощрявший тягу племянни­цы к книгам, позволял ей приходить в скрипторий и обучаться каллиграфии и рисованию.

Именно потому, что в Кафе были церкви разных конфес­сий и Аврелии разрешалось их посещать, девушка выросла не только любознательной, но и убежденной в том, что любовь к Богу как к истине гораздо важнее различий в религиозных обрядах и подчиненности. Веротерпимость ее католическо- православной семьи естественным образом сочеталась с веро­терпимостью Кафы.

И предстоящий праздник святого Георгия — героя и муче­ника, равно чтимого христианами западного и восточного об­рядов, был убедительным тому подтверждением. К этому дню готовились, его радостно отмечали все, кто населял многоли­кий город: греки, армяне, готы, татары, грузины, славяне, чер­кесы, евреи, венгры. И, разумеется, итальянцы, главным об­разом генуэзцы, правившие колонией. К началу пятнадцатого века они уже находились здесь в меньшинстве по сравнению с другими народами, и все же власть в Кафе принадлежала генуэзскому консулу, в его распоряжении была казна, солдаты, полицейские, стражники, чиновники, а также цитадель с ее неприступными стенами и запасами оружия. И жизнь города уже не один век подчинялась строгому распорядку, который определялся Уставом Кафы и постановлениями Генуи. Поэтому немногочисленные латиняне были в городе наиболее заметны, поскольку либо занимали влиятельные должности, либо были богатыми купцами и землевладельцами.

Аврелия гордилась тем, что по отцу принадлежит к итальян­скому нобилитету, а по матери — к славянскому княжескому роду. И Хотя девушке не свойственны были сословные предрассудки, все же фамильная гордость, внушенная ей с детства, проявлялась в ее манере держаться, вскидывать голову и с пре­зрением смотреть на людей грубых и наглых, которых она на­зывала плебеями. Может, и красавчик Бальдасаре не очаровал ее именно потому, что она причислила его к плебеям.

Впрочем, отвергнув Бальдасаре, Аврелия не могла не думать о других возможных женихах, что было естественно для шест­надцатилетней девушки.

А праздник святого Георгия, с его музыкой, танцами и уве­селениями, как раз предоставлял возможность молодым лю­дям и девушкам познакомиться и приглядеться друг к другу.

Конечно, под бдительным надзором матери Аврелии это сделать было бы непросто, но после отъезда мужа и сына Ма­рина немного приболела и на празднество не пошла, отпустив дочь с Кириеной. Разумеется, она была уверена в благоразу­мии дочери и ее подруги, ставшей к тому же невестой Романа, только боялась, что во время праздничных гуляний девушки могут натолкнуться на лихих людей, действующих под благо­образной личиной мирных купцов и христиан.

Среди таких людей, конечно, подразумевались и генуэзские корсары, способные ради выгоды на любой безбожный посту­пок вплоть до похищения девушек и продажи их туркам. Аврелия помнила строгие наставления духовника своей матери, ныне уже покойного греческого священника отца Панкратия, который осуждал даже благородных по-своему корсаров-иоаннитов, уважаемых в христианском мире.

В последнее время по городу ходили слухи об отважных рей­дах неких родосских рыцарей против турецких пиратов, хозяй­ничавших в Черном море. Эти рыцари-корсары не трогали христианские корабли, потому кафинские судовладельцы мог­ли их не опасаться.

Зато другие слухи были довольно зловещими: поговарива­ли о какой-то женщине — предводительнице корсаров до име­ни Вероника Грозовая Туча. Нашлись купцы и моряки, уверявшие, что видели эту пиратку собственными глазами и были свидетелями того, как она грабит все корабли подряд — и му­сульманские и христианские, да еще и забирает в плен моло­дых и красивых мужчин.

Аврелия не верила этим слухам, считая их досужими домыс­лами, но нашлось немало людей, которые вполне серьезно тол­ковали о таинственной морской ведьме с волосами горгоны Медузы.

Отношение к корсарам у Аврелии вообще было двойствен­ное как и у многих кафинцев. В городе, богатевшем в основ­ном за счет морской торговли, купцы нередко совмещали коммерческие экспедиции с корсарскими рейдами, а купеческие суда при необходимости быстро переоснащались для военных нужд. В дальних морских походах любой купец поневоле ста­новился воином и держал при себе на случай нападения груп­пу хорошо подготовленных и вооруженных людей. На море ча­сты были стычки генуэзцев не только с турками, но также с венецианцами и греками, а иногда вспыхивали настоящие морские войны между кланами генуэзских нобилей. Аврелия запомнила, как однажды отец сказал матери: «Корсары не ху­же и не лучше всех других охотников за богатством: они выбе­рут войну, если она сулит им доходы более высокие, чем те, что могут быть получены в мирных условиях».

Девушка была наслышана о подвигах генуэзских капитанов, не раз отстаивавших Кафу и ее торговые пути. Еще живы бы­ли моряки, помнившие знаменитый поход старого морского волка Симоне ди Кварто, который, вооружив семь торговых галер, разгромил отряд пиратов Синопа, состоявший из две­надцати галер и нескольких других кораблей. Тот рейд был предпринят в ответ на действия синопского эмира, предатель­ски захватившего несколько генуэзских галер и вырезавшего их экипажи. А через двадцать лет после подвига Симоне ди Кварто, когда пиратский флот Синопа восстановился и совер­шил новое нападение на Кафу, генуэзцы снарядили в Кафе и Галате боевые галеры и, настигнув синопскую эскадру, на­несли ей сокрушительное поражение. Но воевали они не толь­ко с мусульманами, а и с христианами за владение Босфором, через который шла черноморская торговля.

Разумеется, отвага этих полукупцов-полукорсаров объясня­лась прежде всего их корыстными интересами, но, рискуя в сражениях ради собственной выгоды, они одновременно приносили пользу Кафе. Да и трудно было, живя в морском торговом городе, разобраться, чем отличаются корсары от авантюристов-удальцов, искателей удачи, которых итальянцы называли словом, заимствованным у татар — казаки. В семье Латино не раз вспоминали подобного удальца по имени Луки­но Тариго, прошедшего некогда на своей фусте через Керчен­ский пролив, Азовское море, реки Дон и Волгу в Каспийское море и грабившего все встречные корабли. И, хотя благонравием и бескорыстием этот пират не отличался, все же родите­ли Аврелии отзывались о нем с теплотой, поскольку в их судь­бе он сыграл совсем не плохую роль.