Читать книгу "Юродивый - Сергей Шхиян"

— Не могу, — не скрывая сожаления, ответил я, — мне нужно быть наготове. На нашу голову еще стрельцы свалились. Да, знаешь, Полкан вернулся. Его стрельцы в волчью яму поймали.

— Вот чудесно, — обрадовалась девушка, вскакивая с постели, — значит, он теперь с нами останется?!

— Хорошо бы, — ответил я, и с трудом отведя от нее взгляд, пошел разбираться с Дарьей Кошкиной.

Сироты в полном составе оказались в господской светлице. Малыши возились на полу, бегали по лавкам, сестры-погодки отделились от мальчишек и маленькой сестренки, спрятались в углу и обсуждали важные девчоночьи проблемы. Особой грусти по родителям я ни у кого не заметил. Дарья и Степан сидели рядышком возле дальнего окна, подальше от шалящих детей, и о чем-то разговаривали.

Я подошел к ним и, похоже, помешал. Степан даже крякнул с досады. Видимо, все у них решалось и без моего участия.

— Я на минутку, — успокоил я запорожца, — хотел вам сказать, что приехали стрельцы, пригнали беглых крестьян. Я их выкупил. Их покормили и отправили мыться.

— Кого отправили мыться, стрельцов или крестьян? — рассеяно спросила девушка.

— Крестьян. Ну, не буду вам мешать.

— Погоди, — остановила меня Дарья. — Мы тут со Степой говорили, что бы он со мной… с нами остался, — она посмотрела на парня, тот смутился, покраснел и спрятал глаза. — А он не хочет…

— Не могу я, мне в Сечь нужно вернуться, — обреченным голосом сказал он.

— Мне трудно без мужской помощи, — продолжила девушка. — Как думаешь, можно ему на время задержаться?

— Пусть остается хоть совсем, — небрежно ответил я, как будто дело уже давно решилось. — На его место в Сечь другой человек пойдет, он сам вызвался.

— Это кто такой? — удивился парень.

— Один местный, — не стал уточнять я. — Так что ты можешь с чистым сердцем остаться. Человек ты серьезный, знатный, шляхецкого рода…

— Кто знатный? Я?! Да с чего ты… — начал он, но я его перебил, объясняя не ему а Дарье:

— Род у Степана старинный, рыцарский, известный во всей Европе. Так что если захочет, сможет на любой московской боярышне жениться. С таким рыцарем сочтет за честь породниться любой русский род.

— Я не знала, он не говорил, — удивленно воскликнула Дарья, но я ее перебил.

— Да я за него любую красавицу высватаю!

— Не нужно ему никого сватать, — нервно сказала девушка. — Нельзя ему жениться!

— Да? — грустно сказал я. — Ну, как знаешь, а я хотел тебя за него посватать, тем более что и покойный отец тебя за него благословил…

На бедного запорожца жалко было смотреть, он стал красным как вареный рак, приставь лучину, запылает.

— За меня? Но как же… — начала Дарья, стыдливо пряча глаза.

— После сорока дней и повенчались бы, — сказал я вставая. — Ну, нет, так нет.

— Погоди, — попросила девушка, — сядь. А он сам-то хочет? — спросила она меня, будто запорожца тут не было и в помине.

— Хочу, королевна моя! Еще как хочу! — вдруг во весь голос заговорил он. — Больше жизни я тебя люблю. На всем свете краше дивчины не видел. Откажешь, так и жить мне незачем!

После такой поэтической речи в светлице наступила полная тишина. Даже дети притихли, не сводя взглядов со старшей сестры и пылкого влюбленного.

— Ну, вот вам и хэппи энд, — сказал я, направляясь к выходу. — Поздравляю с обручением!

Мне не ответили, то ли не поняли слов, то ли влюбленным было не до меня.

— Казак, тебя девчонка ищет, — ленивым голосом сказала мне полная баба, лишь только я вышел во двор. Я уже не раз заставал ее здесь, на одном и том же месте. Эта женщина обычно неподвижно стояла возле крыльца, сложив под высокой грудью руки, и смотрела в глубь двора. Бог его знает, что она там высматривала. Двор в той стороне усадьбы обычно был пуст.

— Спасибо, — ответил я, — не знаешь, куда она пошла?

Монументальное создание повело круглым, полным подбородком в сторону общей трапезной. Я вспомнил, что со вчерашнего дня у меня во рту не было даже маковой росинки, и пошел искать Ульяну, намереваясь за одно подхарчиться.

Богатый Кошкин, набивая добром сундуки, видимо, в быту экономил на всем. Трапезная у него помещалась в обычном бревенчатом сарае с земляным полом. Не знаю, как там можно было усидеть зимой, если уже теперь ранней осенью, пронзительно дуло изо всех сквозных щелей между бревнами, двери могли только номинально считаться таковыми, как и стол, сплоченный из разной толщины грубо отесанных досок.

Две стряпухи кормили дворовых полбой. Общего обеденного времени в имении заведено не было, всяк кормился, когда ему вздумается. Когда я вошел, за столом сидело пять человек, и черпали кашу из одной большой миски. Все они были из партии беглых крестьян.

Ульяна успела слегка привести себя в порядок, но оставалась по-прежнему всклоченной. Она жадно ела вместе со всеми и мне едва кивнула. Я ей ответил, пристраиваясь к общей компании. Полба оказалось пресной, постной, остывшей и несоленой. «Вернусь домой, до смерти никакой каши в рот не возьму», — подумал я.

— А господа что едят? — спросил я стряпуху, нестарую еще женщину с апатичным выражением лица.

— Что все то и они, — с замедлением в минуту, ответила, — на каждого не наготовишься. Никаких рук не хватит!

Ульяна подмигнула мне подбитым глазом, улыбнулась, но от каши не оторвалась, глотала ложку за ложкой. Я с трудом пропихнул в себя немного пищи и вылез из-за стола.

— Доедай, я тебя на улице подожду, — сказал я девочке и вышел из сарая. Там хотя бы светило солнце.

То, что неведомый мне совет отозвал старичка лешего, меня огорчило. С дедом Антоном мы давно уже стали приятелями, и я рассчитывал, с его доброхотной помощью без проблем вернуться в свое время. Теперь нужно было разбираться с неизвестным Юниксом.

Что собой представляет структура по координации истории, по чьему заданию я теперь скитаюсь в семнадцатом веке, я представляю лишь приблизительно. Да и то, что знаю, не факты, а больше догадки и домыслы. Главное, что мне известно, это позитивное направление их деятельности. Идея их работы, опять-таки, по моим предположениям, состоит в том, чтобы по мере возможности балансировать негативные моменты в прошлом, способные отрицательно повлиять на будущее.

Если подходить к проблеме координации прошлого с философской точки зрения, то в таком вмешательстве есть много сомнительных моментов. Главный из них, кто и с какой целью проводит и направляет общую политику. Возможности такого человека или группы людей, становятся безграничными. В моем случае, никакого диктата, даже просто программы или направления оговорено не было. Я был волен делать все что заблагорассудится, однако, думаю, только до того момента, пока наши взгляды и интересы совпадали. Возжелай я, пользуясь своими возможностями, стать мировым диктатором или хотя бы национальным тираном, вполне возможно меня сразу бы остановили.