Читать книгу "Жизнь, по слухам, одна! - Татьяна Устинова"

Там небось дети вылупляются из яиц, которые приносят на солнечныйберег огромные морские черепахи.

Впрочем, это был уже бред, и Катя совершенно отчетливопонимала, что это бред.

– Я все время думала о тебе, – сказала она тоненьким голосоми поцеловала его руку. – Я тоже все время представляла, как это у нас будет. Язнала, что не будет, и все время представляла, понимаешь? А однажды мнеприснился сон.

Она взяла его руку и провела ею по своему лицу. Глеб смотрелна нее.

– У меня температура поднялась. Ты знаешь, со мной такиногда бывает. Маме какой-то умный врач сказал, что такая температураназывается стрессовой. После экзаменов или каких-то трудных дел. Ничего неболит, а температура поднимается.

– Я все знаю про твою температуру, – сказал Глеб. – Я вмашине всегда возил аспирин и парацетамол.

– Ну да. Я прилетела в Белоярск, и мама сказала, что тыушел. Я весь день просидела в гамаке над Енисеем, и назавтра у меня подняласьтемпература. Высокая. – Она снова поцеловала его руку, как будто не моглаудержаться. – Это была самая лучшая температура в моей жизни. Я лежала в своейкомнате, наверху, и мне приснился сон. Как будто мы идем по дорожке, ну там, надаче, и ты толкаешь крошечный велосипед, почти игрушечный, а на нем едетдевчонка. Ей, наверное, года три. И у нее карие глаза, как у тебя, и кудри. Каку меня. И зовут ее Маша, понимаешь?

– Понимаю.

– А мне идти так тяжело, потому что у меня живот. И яговорю, что надо бы на ультразвук сходить, потому что мы не знаем, кто там унас, а ты говоришь: зачем идти, когда и так понятно, что там мальчик!.. А потомя проснулась, но не до конца. Мне было неудобно очень и жарко, должно быть оттемпературы!.. Солнышко светило в окно, я лежала, глаза не открывала и точнознала, что мне так жарко, потому что ты на меня положил ногу. Или руку. Ялежала и думала: вот собака, ведь знает, что я беременная, а все равно разлегсяи ноги и руки на меня пристроил!.. А потом я открыла глаза, но все равно непроснулась. Я открыла глаза, увидела солнце и решила: не может быть, чтоб ты наменя положил руки и ноги! Если солнце светит, значит, ты давно уехал на работу!

– Катя…

– И оказалось, что ничего этого нет, а просто у менятемпература и я лежу в своей комнате на втором этаже. И больше никогда тебя неувижу. Никогда.

– Ты бы мне позвонила.

– Ты что, Глеб? – спросила она серьезно. – Как я могла тебепозвонить? Мне казалось, ты обо мне и думать забыл!..

– Я не забыл.

– Откуда я могла это знать?

– У тебя просто ума палата.

– Палата, – согласилась Катя.

Она все не отпускала его руку, и следующее движение сделалон.

Ему давно хотелось ее поцеловать – по-настоящему, как следует,чтобы она поняла, как именно целуются в его мире, который сильно отличался отее собственного, ибо разные галактики всегда отличаются друг от друга!..

И он поцеловал.

Он не мог забрать у нее свою руку, чтобы прижать Катю какследует, так, как прижимают в его мужском, простом и понятном мире. Он не могзабрать у нее свою руку, потому что боялся, что Катя тогда больше не станетцеловать его в ладонь – никто и никогда не целовал его в ладонь!..

Глеб поцеловал ее всерьез, так, как ему хотелось, и Катя, конечно,сразу стала заваливаться куда-то, отворачиваться, уклоняться, и пришлосьвсе-таки выдернуть руку, чтобы прихватить ее затылок, не дать ей увернуться.

– Ты думала, я тебя отпущу, – бормотал он ожесточенно, покаона переводила дыхание, а он тискал и мял ее, – ты думала, что все это невсерьез, а это очень всерьез!.. Я ждал тебя столько лет, и я дождался!

– Ты меня не ждал, – пропищала она. – Ты все это сейчаспридумал. Ты со мной дружил.

– Я ничего не придумал. Это ты со мной дружила, потому чтотебе было шестнадцать!

– Мне не все время было шестнадцать!

– А когда ты вышла замуж, я тебя за это возненавидел. Иэтого твоего мужа тоже! Но как-то не сразу, а через некоторое время. Поначалу яврал себе, что меня это не касается, мы ведь просто дружили! А потом, когда уменя все сломалось, я стал тебя ненавидеть. До меня доходили слухи, что у тебяв Питере не все гладко, и я этому радовался. Я радовался, как последний сукинсын!.. Я знал, что во всем виноват я один, но мне хотелось, чтоб ты тожестрадала! Ты страдала, и я радовался!

– Ты не мог радоваться из-за того, что я страдаю.

– Катя, я обычный мужик, а не герой из романа! В романах всеправильные и благородные, а я самый обычный! Мне хотелось тебе отомстить за то,что ты… ну, просто за то, что ты – это ты и из-за тебя у меня все рухнуло!..

– Все рухнуло не из-за меня, а потому что ты жил в домике изсоломы. Как поросенок Ниф-Ниф. Самый глупый и бестолковый. Он очень спешил, емухотелось построить домик как можно быстрее, вот он и построил его из соломы!Ветер налетел, – Катя дунула Глебу в лицо, и он прикрыл глаза, – и домикрухнул.

Она помолчала, а потом сказала дрожащим голосом:

– Какие у тебя ресницы! Как у девчонки. Длинные-длинные!..

Глеб ничего не понял про домик и про поросят. Должно быть,эта история тоже была рассказана на языке другой галактики.

– Потом я тебя подобрал на улице. Помнишь, после того, какАнатолия Васильевича убили? Я, когда развелся, переехал на БольшуюКоммунистическую, ну, где одноэтажные дома и частный сектор, помнишь?

Катя сосредоточенно кивнула, рассматривая его ресницы.

Ресницы интересовали ее куда больше, чем БольшаяКоммунистическая в Белоярске. Кроме того, Катя тоже не совсем понимала, о чемон говорит. Должно быть, о чем-то таком, что было важно на Млечном Пути, но неимеет никакого значения здесь, в ее мире.

– Я подобрал тебя, привез к Инне и тогда первый раз подумал,что ты сумасшедшая. Ты правда такой казалась.

– Я знаю. Генка хочет упечь меня в сумасшедший дом и забратьквартиру.

Глеб не обратил на Генку никакого внимания. Какое им обоимможет быть дело до Генки?! Кто такой этот Генка?!

– Потом я часто говорил себе, что у нас ничего не вышло,потому что ты ненормальная! Я даже радовался, что не связался с тобой. Ну, тоесть я себя в этом убеждал.

Теперь она смотрела на его губы, и ему это очень мешало.

– Я думал, что, если мне удастся себя убедить, что тыненормальная, я отделаюсь от тебя. Но ничего не получалось.

– Почему?

Господи, она еще и вопросы задает!.. Как она может задаватьвопросы, когда ему так трудно выговаривать все эти невозможные слова, что дажесохнет во рту и с каждой секундой все сильнее стучит в виске?!