Читать книгу "Дрянь такая! - Ирина Мельникова"

— Слава богу! — прошептала я и, как оказалось напрасно. Сережа только миновал будку, как с нее вдруг соскользнула тень. Я успела только охнуть, как раздались два глухих хлопка, так стреляет оружие с глушителем. В этом я не могла ошибиться, не раз видела и слышала в кино.

— Сережа! — закричала я.

И в этот момент, кто-то сбил меня с ног.

— В машину, дура!

Я узнала голос водителя, и покатилась по земле, крича во все горло.

Но даже в падении, я заметила, как Сережа словно споткнулся на месте, оглянулся недоуменно, и медленно-медленно, мне показалось, бесконечно, стал валиться назад. Раскинув руки, он упал на спину. Я услышала, как он хрипит, и завопила уже не своим голосом. Я видела, что человек, спрыгнувший с будки, он был весь в черном, сильно хромая, бежит к нему. В его руках я заметила автомат. Не добежав до Сережи пару шагов, он снова выстрелил. Два раза. Бум! Бум! Мне показалось, что у меня лопнут ушные перепонки, хотя эти звуки, были ничуть не громче, чем предыдущие!

— Помогите! — закричала я, но водитель подхватил меня под мышки и потащил в сторону.

— Дура! Заткнись! Пристрелят! — Пытался он меня успокоить, но я вырывалась из его рук и орала совсем уж дурным голосом. В окнах один за другим вспыхивали огни, раздались возбужденные голоса. Полуодетые жильцы высыпали на балконы и принялись перекликаться. Но я видела только Сережу. Как он дернулся несколько раз и затих. А человек в черном бросил автомат, и, припадая на правую ногу, метнулся за будку.

По двору уже бежали какие-то люди, где-то далеко завыла сирена, и я, что было сил, рванулась к Сереже. Я подбежала к нему первой и упала на колени. Он весь был в крови: голова, грудь, руки… Кровь, пузырясь, густой струйкой стекала по его подбородку и скапливалась в воротнике джинсовой куртки.

Сережа силился приподнять голову, от этого кровь изо рта потекла еще сильнее.

— Бумаги… — прохрипел он. — Спрячь… Гене…раль…ному… в… руки…

Он повел рукой, выталкивая из-за пазухи пластиковую папку. Она вся была в крови, с двумя оплавленными по краям отверстиями.

— Сережа! Сереженька! — заплакала я и прижала папку к груди.

— Прос-сти! — с трудом выдавил он. Голова его свалилась набок, а рука поползла с груди, и упала на асфальт с сухим стуком, точно с таким, с каким падает на землю созревшее яблоко. Пальцы судорожно сжались и разжались, а кровь изо рта забила толчками, и вдруг опала, потекла тонкой, вялой струйкой.

— Сережа! — я схватила его за руку.

— Девочка! Его нельзя трогать. У него, кажется, прострелено легкое.

Я увидела Эльзу Марковну. Она была в одной пижаме и шлепанцах. На голове — бигуди… Она встала рядом со мной на колени, и прижала пальцы к шейной артерии Сережи. Затем покачала головой и посмотрела на меня.

— Вам надо крепиться, милая! — и перекрестилась. — Молитесь за него!

С истошным воем во двор ворвались машины с проблесковыми маячками: две милицейские, одна — «Скорой помощи». Нас с Эльзой Марковной оттолкнули в сторону. Но она, оставив меня, подошла к «скорой помощи» и что-то быстро сказала здоровяку врачу. Тот кивнул, и стойку с капельницей вернули в машину…

Милиционеры теснили зевак, врачи подбежали и склонились над Сережей. Его мигом погрузили на носилки, и с головой накрыли простыней. На простыне тут же проступили кровавые пятна, и кто-то за моей спиной угрюмо произнес: «Все, хана парню!»

У меня не было даже сил оглянуться. Пальцы у меня слиплись от крови. Я стиснула ими папку, вырвать ее у меня можно было только с руками. Носилки с Сережей затолкали в «Скорую помощь» и она, завывая сиреной, рванула с места. Милиционеры бегали по двору, как заведенные. Что-то фотографировали, что-то замеряли. Автомата на земле уже не было видно, а двое человек в гражданском полезли на трансформаторную будку….

А я наблюдала за этой суматохой, будто со стороны, из другого, параллельного мира, где в диковинку и стрельба из автомата, и кровь на асфальте, и человек, закрытый с головой простыней в отвратительных бурых пятнах…

Ни одной мысли не осталось у меня в голове. Я стояла и смотрела, стояла и безотрывно смотрела на отсвечивающие глянцем черные лужи крови и обведенный мелом силуэт на асфальте — все, что осталось от моего Сережи, и молила, сама, не зная, кого, чтобы все мне привиделось, чтобы все вокруг оказалось ночным кошмаром. А я бы проснулась рядом с дочерью, оттого что кто-то подул мне в ухо и сказал ласково-ласково: «Нюша! Проснись!»

— Аня! Аня! — Кто-то обнял меня за плечи. Я оглянулась. Передо мной стоял Суворов. Он был в спортивных брюках и в тельняшке.

— Саша, — простонала я и повалилась на него.

Он подхватил меня на руки и куда-то понес. Толпа расступалась перед нами, а я, обхватив его за шею, тихо выла от безысходности, от своей неспособности что-то изменить.

Я пришла в себя оттого, что кто-то осторожно шлепал меня по щекам. Я замотала головой и замычала. Голова раскалывалась от боли, и сейчас мне хотелось одного, чтобы меня навсегда оставили в покое.

— Аня! Аня! — прорвался сквозь шум в ушах чей-то знакомый голос, и к моим губам поднесли стакан, и влили в рот какую-то жидкость. Я жадно глотнула, и поперхнулась. Это был коньяк. Я закашлялась и открыла глаза. В голове прояснилось, с глаз исчезла пелена, и я осознала, что лежу на чужой постели, в чужой квартире…

— Аня, — позвал меня тот, кто бережно поддерживал меня одной рукой под голову, а другой сжимал стакан с коньяком. — Как ты? — спросил человек.

И я его узнала. Это был Суворов. Лицо его осунулось, глаза ввалились.

— Помоги мне встать, — попросила я. — Голова кружится.

Он поддержал меня под спину, я села и огляделась по сторонам. Дешевые обои на стенах, диван, на котором я лежала, простенький письменный стол и два стула, да еще на стенке на плечиках под простыней угадывалась какая-то одежда. Жилище одинокого, с невеликими претензиями мужчины.

Тут я вспомнила про главное и испугалась. Папка! Я совсем про нее забыла!

— Документы? Где документы? — я в панике принялась шарить руками вокруг себя.

— Успокойся! Вот твоя папка! — Суворов подал мне пластиковую папку. Она была чистенькой. Ее отмыли от крови, и только два пулевых отверстия напоминали о случившемся. Я открыла ее и вздрогнула. Она была пробита насквозь, и по бумаге расплылись ржавые пятна.

Я увидела их и заплакала. Суворов прижал меня к своей груди и принялся гладить по голове, как маленькую.

— Скажи, что с Сережей? — я задала этот вопрос, хотя и так знала, что он ответит.

— Он умер мгновенно, — тихо сказал Сергей. — Верно, даже ничего не понял. Пуля попала в сердце.

— Нет! Этого не может быть! — меня снова затрясло. — Он не умер мгновенно. Я знаю. Он успел попросить… — Я замолчала, потом тихо сказала. — Прости, я не могу тебе этого сказать. — Я посмотрела на часы. — Шестой час утра. Мне надо домой. Мои, наверно, еще ничего не знают.