Читать книгу "Ледяная принцесса - Камилла Лэкберг"

Горечь в голосе Перниллы ужаснула Эрику, и ей в первый раз стало по-настоящему стыдно за свои снисходительные мысли о ней. Как мало Эрика понимала. Заглянув в себя, она вынуждена была признать, что находила определенное удовольствие, демонстрируя разницу между собой и Перниллой, между своей стрижкой за пятьсот крон, сделанной в салоне на Стуреплан, и домодельным перманентом Перниллы, между своей фирменной одеждой, купленной на Библиутексгатан, и блузками и длинными юбками Перниллы неизвестно чьего производства. Зачем ей это было надо? Почему в минуты слабости ее так радовала эта разница? Ведь это Эрика оставила Дана. Хотела ли она потешить свое эго или на самом деле завидовала Пернилле и Дану? Может быть, она глубоко внутри даже сожалела о том, что не осталась здесь и что сейчас это была не ее семья, а семья Перниллы? И может быть, она сознательно унижала Перниллу, потому что в действительности завидовала ей? Мысль была неприятная, но Эрика не могла отказаться от нее. В глубине души она стыдилась себя. И в то же время Эрика задавала себе вопрос: а как далеко она готова была бы зайти на ее месте, чтобы сохранить то, что принадлежало ей? Эрика задумчиво спросила Перниллу:

— А что скажут дети?

Казалось, Пернилла только сейчас поняла, что речь идет не только о ней и Дане.

— Все ведь придется объяснять, верно? Детям, я имею в виду. Что скажут девочки?

Ее слова вызвали у Перниллы настоящую панику, Эрика постаралась ее успокоить:

— Полиция должна узнать, что Дан встречался с Алекс. Но это совершенно не означает, что об этом должны знать все остальные. Вы сами можете решить, что рассказать девочкам. Вы пока еще контролируете ситуацию, Пернилла.

Похоже, это ее успокоило, и Пернилла сделала пару глотков кофе. Он, наверное, уже совсем остыл, но Пернилла этого даже не заметила. Сейчас Эрика здорово злилась на Дана. Она удивилась, что не почувствовала этого раньше, но сейчас злилась все сильнее и сильнее. Как можно быть таким идиотом? Как можно рисковать всем, страсть там или не страсть? Разве он не понимал, как хорошо жил? Эрика сцепила руки на колене и попробовала передать свои симпатии и сочувствие через стол Пернилле. Получилось или не получилось — она этого не знала.

— Спасибо, что выслушала меня. Я правда это очень ценю.

Их взгляды встретились. Не прошло и часа с того момента, когда Пернилла позвонила в дверь, но Эрика чувствовала, что она очень многому научилась и многое узнала за это время, в том числе — о себе самой.

— Ты справишься? Куда ты сейчас пойдешь?

— Мне надо домой. — Голос Перниллы прозвучал решительно и ясно. — Она не выкурит меня из моего дома и не разрушит мою семью. Такого удовольствия я ей не доставлю. Я пойду домой, к своему мужу, и мы с этим справимся. Но я поставлю вопрос ребром, с нынешнего дня все будет по-другому.

Эрика не могла не заметить во всей этой более чем непростой ситуации некоторой комичности. Она представляла, какую взбучку сейчас получит Дан и сколько их еще будет, пока все не уляжется, но он это заслужил. Они крепко обнялись в дверях. Эрика от всего сердца пожелала Пернилле и Дану удачи и смотрела ей вслед до тех пор, пока она не села в машину и не уехала.

Но ненавидящий взгляд Перниллы никак не выходил у Эрики из головы, в этом взгляде не было ни малейшей пощады.

* * *

Она разложила фотографии на кухонном столе. Это все, что у нее осталось теперь от Андерса. Карточки по большей части были старые и пожелтевшие. Прошло много лет с тех пор, когда выпадал случай или какой-нибудь повод фотографироваться. С черно-белых карточек улыбался маленький Андерс, на потрепанных цветных фотографиях он уже подрос. Он был жизнерадостным ребенком. Немного сорванец, но всегда веселый. Задумчивый и добрый, Андерс всегда о ней заботился и старался быть в доме мужчиной — иногда даже чересчур старался. Но она ему все позволяла. Правильно она поступала или неправильно — кто знает, трудно сказать. Может быть, очень многое ей надо было делать по-другому, а может быть, это не имело никакого значения — кто знает.

Вера улыбнулась, глядя на свою любимую фотографию. Андерс сидел на велосипеде — гордый, как петух. Она работала по вечерам и в выходные, чтобы купить ему этот велосипед — темно-синий, с неуклюжим седлом, но Андерс говорил, что мечтал именно о таком. Он очень долго хотел велосипед, и она никогда не забудет его лицо, когда он получил велосипед на свой восьмой день рождения. Каждую свободную секунду он садился на велосипед, и на этой фотографии ей удалось поймать его в движении. Его длинные волосы спускались до самого воротника белой куртки «Адидас» с полосами вдоль рукавов. Таким ей и хотелось его помнить, до того как все пошло вкривь и вкось.

Она долго ждала этого дня. Каждый телефонный звонок, каждый стук в дверь нес с собой страх. И все же она никогда окончательно не верила в то, что этот день настанет. Противоестественно, когда твой ребенок умирает раньше тебя, поэтому об этом даже подумать очень трудно. Но надежда умирает последней: ей все же казалось, что когда-нибудь все образуется, случится чудо. Но чудес не бывает, и надежды не осталось. Единственное, что осталось теперь, — безнадежность и пожелтевшие фотографии.

Кухонные часы звучно тикали в тишине. В первый раз она заметила, каким убогим выглядит ее дом. За все эти годы она его ни разу не ремонтировала, и он выглядел соответственно. Она убирала пыль и грязь, но была не в состоянии убрать серую безысходность, приставшую к стенам и потолку. Все оказалось напрасным, и это тяготило ее больше всего. То, что все оказалось напрасным и ненужным.

Счастливое лицо Андерса насмешливо смотрело на нее с фотографии. Яснее, чем что-либо другое, оно рассказывало о том, чего она не смогла сделать. Это было ее долгом — сохранить улыбку на его лице, дать ему правду, надежду и в первую очередь любовь к тому, что, может быть, будет. Вместо этого своим молчанием она лишила его всего.

Она не выполнила свой долг матери и никогда не сможет смыть вину со своей совести.

Ее пронзила мысль: а что доказывает, что Андерс действительно жил на этом свете? Картины пропали, а та немногая мебель, что оставалась у него в квартире, скоро полетит на помойку, она никому не нужна. И у нее дома не осталось его вещей. Те, что были, он продал или пропил. Единственное доказательство его существования — фотокарточки на ее столе и ее память. Конечно, другие люди тоже его помнят, но лишь как вконец спившегося алкаша. И никто по нему не заплачет, и никто не будет по нему скучать. У нее одной сохранились светлые воспоминания. И в такой день, как этот, ей хотелось вспоминать только хорошее, не позволять себе вспоминать ничего плохого.

Минуты превратились в часы, а Вера сидела за кухонным столом, разложив перед собой фотографии. Все ее тело одеревенело, и глаза уже не различали деталей на фотокарточках, потому что зимняя темнота поглотила свет, но это не имело значения. Теперь она была совершенно и неумолимо одинокой.

* * *

Трель дверного звонка умерла в доме. Прошло довольно много времени, и он уже собрался повернуться и идти обратно к машине, как услышал, что кто-то осторожно подошел к двери. Она медленно открылась, и он увидел Нелли Лоренс, которая вопросительно смотрела на него. Он немного удивился тому, что она открыла дверь сама. Он представлял, что его встретит дворецкий в ливрее и проводит внутрь. Наверное, дворецкие повымерли, не дожив до наших времен.