Читать книгу "Нетерпеливый алхимик - Лоренсо Сильва"

— Вы просто их недооцениваете, — отчитал меня Салдивар. — Прочтите еще раз и повнимательнее, тогда вы поймете: смерть Тринидада, рассматриваемая как убийство, в котором вы обвиняете меня, до мельчайших деталей соответствует идеальной модели, предлагаемой Томасом де Куинси. В первую очередь жертва отвечает четырем его требованиям — безобидный, ничем не примечательный человеком, еще не старый и с маленькими детьми. Далее сам способ — преступление осуществляется через посредника или цепочки посредников по канонам великого мастера классического убийства, Горного старца.[89]Надеюсь, вы не собираетесь отстаивать тезис, будто я убивал собственными руками.

— Интересно, сколько лет нам впарят, если мы выкинем этого старого пердуна на полном ходу? — осведомилась Чаморро, указав большим пальцем левой руки на Салдивара.

— Хотите, я крутану машину и врежусь в фонарный столб как раз с той стороны, где он сидит, — словно невзначай предложил Доминго. — Польем асфальт маслом, и все сойдет за обычную аварию.

Я, не дрогнув, выдержал взгляд Салдивара. Он буравил меня похотливыми миндальными глазками, уже потерявшими изрядную долю наглости.

— Вижу, вы плохо помните книгу, — атаковал я, не теряя темпа, взятого моими товарищами. — Де Куинси порицает отравление и абсолютизирует прямое физическое насилие. А в случае с Тринидадом Солером и беднягой Очайтой применяли все тот же яд, каким бы софизмом вам ни показалось данное заключение. И девушку убрали с дороги отнюдь не в открытом противоборстве. Убийцы орудовали под покровом ночи, что для обожаемого вами автора является достойной порицания вульгарностью. Вряд ли он одобрил бы подобные методы.

На этот раз Салдивар ответил не сразу. Он едва заметно кивнул головой, и его высокомерное лицо исказила судорожная гримаса.

— Не такой уж вы глупец, — оценил он меня. — По меньшей мере наделены достаточным объемом памяти для хранения гениальных мыслей других. Должен признать, ваши наблюдения скрашивают мне неприятные впечатления сегодняшнего дня. Насколько я вас понял, обвинение не ограничивается одним Тринидадом. Вы пытаетесь повесить на меня совершенно естественную смерть, которая, судя по вашему загадочному описанию, произошла с использованием ритуалов Вуду или чего-то в этом роде. В довершение всего, — девушка. Позвольте спросить: кто она?

— Уже поздно, сеньор Салдивар, — устало возразил я. — И мы здесь не для того, чтобы служить вам развлечением, как уже сказала моя напарница. Нам все ясно: тут и ваши манипулирования судом, и попытки пустить нас по ложному следу при помощи одной из газет, и прочие интриги. Бесполезные маневры — они только осложнят ваше положение.

— Я с вами абсолютно не согласен, — сказал Салдивар, мотая головой. — Вам потребуется нечто более убедительное, чем неправильно истолкованные факты и признания человека, сделанные ради спасения собственной шкуры. Я говорю серьезно, сержант. Подобно де Куинси, чьи моральные установки, очевидно, прошли мимо вас, я совершенно убежден в том, что убийство дело неправедное, а потому недопустимо в принципе. А Тринидад Солер был еще и моим другом. Об остальном я не имею ни малейшего представления.

Я старался понять выражение его лица: на нем читалась смесь обиды, холодной жестокости и едва заметного сарказма. Но ни тонкие прямые губы, ни пустой взгляд не проливали свет на его душевное состояние. Мы катили по шоссе, ведущему в Гвадалахару. Мне было неудобно смотреть на Салдивара с переднего сиденья, и я отвернулся, успев заметить, как за его спиной быстро опускалась осенняя мгла. Когда на тебя вдруг наваливается темнота, хочется взывать к памяти мертвых. И я вспомнил всех троих: непостижимого Тринидада, нежную Ирину и вспыльчивого Очайту. Потом от их имени, хотя находил подобную сентиментальность проявлением слабости, сформулировал вопрос:

— За что, Салдивар?

— Наверняка у вас есть уже готовая версия, — бросил он нехотя.

— Вы правы, — согласился я. — Девушку вы убили, потому что она для вас никто. Очайту — из мелочной гордыни: какой-то мужлан и вдруг осмелился пойти вам наперекор да еще затаскал по судам. Полагаю, вы вдоволь нахлебались повестками и в конце концов решили, что легче его убить, чем подкупать секретарей. В отношении Тринидада у вас было несколько мотивов. В случае вашего молчания я выберу тот вариант, на который мне укажет Эхеа. Даже если он не рассеет всех моих сомнений.

— Сожалею, но ничем не могу вам помочь, — сухо проговорил задержанный. — Думайте сами: воображения вам, слава богу, не занимать. А мне нечего добавить к сказанному, и я буду повторять одно и то же до тех пор, пока меня не отпустят на свободу. Я невиновен.

Салдивар сдержал слово. Когда его отправляли в тюрьму (это случилось незадолго до полуночи после бесплодного допроса и неприятной очной ставки с Эхеа), он продолжал заявлять о своей невиновности и угрожал окружающим расправой все с той же сардонической улыбкой на застывшем лице. Хотя Салдивар и был порядочной сволочью, нельзя не признать тот факт, что он до последнего момента сохранил силу духа и последовательность в поступках.

Глава 20

Нетерпеливый алхимик

На следующее утро пять газет Салдивара в один голос твердили о наличии грязного заговора против хозяина, инспирированного происками конкурентов и разыгранного как по нотам какими-то силами, которые использовали неправедную возню вокруг странной смерти ближайшего друга и соратника образцового бизнесмена. Три более умеренные издания изображали Гражданскую гвардию и судебную систему слепыми орудиями клеветы и невольными участниками интриги. А оставшиеся два, самые оголтелые, открыто намекали на подкуп судьи и «отдельных элементов военизированной структуры» и для вящей наглядности ссылались на прошлые служебные преступления судейских чиновников и на участие некоторых гвардейцев в наркотрафике. Спекулируя на имени Тринидада Солера, газеты вновь атаковали атомную станцию, давая понять, правда в обтекаемых терминах, что назревавший в связи с утечкой радиоактивных материалов скандал уже не за горами. Очевидно, Салдивар и сам не знал, как распорядиться этой информацией, чтобы не нанести ущерба собственным интересам, поэтому не снабдил журналистов четкими инструкциями.

Перейра, улыбаясь, словно римский полководец на триумфе, показал мне несколько заголовков.

— Нас можно поздравить, Вила, — сказал он. — Великий ум избрал капитулянтскую стратегию. Не хватает только обвинений в адрес Короля и Папы, и он кончит свои дни в сумасшедшем доме.

— Вы правы, он ведет себя глупо, — согласился я. — Но рано признавать его побежденным, господин майор. Он будет биться до конца. Уж кому-кому, а нам с вами известно, насколько велика вероятность оправдательного приговора.