Читать книгу "Дочь дыма и костей - Лэйни Тейлор"

Эллаи же рассказала сестре о случившемся, и Нитид заплакала. Слезы ее упали на землю и стали химерами, детьми печали.

Когда солнце вновь явилось к сестрам, ни одна из них не захотела иметь с ним дела. Нитид спрятала Эллаи за спиной, хотя солнце, рана которого все еще испускала искры, знало, что Эллаи не так беззащитна, как кажется. Оно принялось умолять Нитид простить его, но та отказалась. По сей день ходит солнце за сестрами по небу и никак не может получить то, чего желает. Это и стало его наказанием навсегда.

Нитид — богиня слез и жизни, охоты и войны, и храмов в ее честь не сосчитать. Это она наполняет чрева, замедляет сердца умирающих и ведет детей своих биться с серафимами. Свет ее — как свет маленького солнца; она разгоняет тени.

Эллаи же почти незаметна. Она — призрак, луна-фантом, и лишь несколько раз в году в одиночку восходит на небо. Темные ночи эти с рассыпанными по небу звездами называют ночами Эллаи, они хороши для скрытных дел. Эллаи — богиня наемных убийц и тайных любовников. Храмы, посвященные ей, немногочисленны и неприметны, как тот, что спрятан в роще Скорби среди холмов над Лораменди.

Туда Мадригал повела Акиву, когда они сбежали с бала Воителя.

Они летели. Крылья Акивы были невидимы, но это не помешало ему взмыть в небо. По земле к роще Скорби не добраться. Когда почитатели богини тайком пробирались в храм совершить обряд, над расщелинами между холмами перекидывались канатные мосты. Однако сегодня была не ночь Эллаи, и Мадригал знала, что в храме кроме них не будет ни души.

Нитид все еще стояла высоко. В их распоряжении — целая ночь.

— Это и есть ваша легенда? — скептически спросил Акива. По пути Мадригал поведала ему историю о солнце и Эллаи. — По-вашему, серафимы — кровь насильника-солнца?

— Не нравится? Спроси у солнца, — беззаботно ответила Мадригал.

— Жуткая история. Что за чудовищная фантазия у химер!

— Каков источник вдохновения, такова и фантазия.

Среди верхушек деревьев уже виднелся купол храма, серебряная мозаика мерцала сквозь ветви.

— Сюда, — сказала Мадригал, замедляя полет, чтобы спуститься вниз через просвет в густой листве. Тело дрожало от ночного ветра, свободы и предвкушения. В подсознании шевелился страх перед будущим — чем обернется ее безрассудный побег? Его заглушали шелест листьев, и музыка ветра, и свист рассекаемого крыльями воздуха. Шшух-шшух — летали вокруг эвангелины, змееголовые птицы, пьющие ночной нектар вечных деревьев. В темноте рощи их глаза вспыхивали серебряным светом, подобно мозаике на крыше храма.

Теплой волной всколыхнув воздух, Акива приземлился рядом с Мадригал. Она повернулась к нему. На их лицах все еще были маски. В полете они могли сорвать их, но не сделали этого. Мадригал думала об этом мгновении, о том, как они будут стоять лицом друг к другу, и в ее воображении маску с нее снял Акива, а с него — она.

Наверное, ему представлялось то же самое. Он сделал к ней шаг.

Реальный мир, и так уже отдаленный — лишь треск фейерверка на самом краю горизонта, — исчез полностью. По телу Мадригал пробежал сладкий, волнующий трепет, словно она — струна лютни. Акива снял перчатки и кончиками пальцев прикоснулся к ней, пробежал по рукам и шее. Развязал на затылке ленты, на которых держалась маска. Весь вечер она смотрела на мир сквозь маленькие отверстия, теперь поле зрения расширилось, и перед ней в полный рост предстал Акива, все еще в комичном образе. Она услышала его тихий восторженный шепот «красавица!», потянулась к нему и тоже сняла маску.

— Привет, — чуть слышно произнесла она, так же, как при встрече во время эмберлина. Тогда она просияла от счастья. По сравнению с чувством, переполнявшим ее теперь, то счастье казалось лишь искрой в фейерверке.

Он был еще прекраснее, чем в ее воспоминаниях. В Буллфинче, умирающий, мертвенно-бледный, ослабший, он все равно был красив. Сейчас, пышущий здоровьем, светящийся изнутри от любви, он пылко смотрел на нее воодушевленным, радостным взглядом, полным надежд и ожиданий. Он был жив.

Жив благодаря ей.

— Привет, — прошептал он в ответ.

Они удивленно смотрели друг на друга. Только прикосновение могло помочь поверить в реальность происходящего.

Едва дыша, Мадригал дотронулась дрожащей рукой до могучей груди Акивы. Дрожь тотчас прошла. Сквозь ткань его рубахи ощущался жар. Воздух в роще до того сгустился, что его впору было пить, стал настолько плотным, что с ним можно было танцевать. Казалось, между ними стоит невидимое существо, но едва Мадригал сделала шаг к Акиве, оно исчезло.

Акива обнял ее, а она вскинула голову, чтобы вновь прошептать: «Привет!»

Он отозвался, и Мадригал обвеяло его дыханием. Веки изумленно распахнутых глаз затрепетали, губы встретились, и лишь прикосновение убедило, что все происходит на самом деле.

56

Сотворение

Давным-давно жили гигантские монстры, громадные, как миры, которые плавали во тьме. Монстры эти назывались гибборимы. Они любили тьму, ведь она скрывала их уродство. Стоило только другим существам исхитриться и добыть свет, гибборимы тут же его гасили. Как только появлялись звезды, они тотчас их глотали. Казалось, тьма будет вечной.

Однажды племя отважных воинов, услыхав о гибборимах, отправилось в дальний путь, чтобы с ними сразиться. Война света и тьмы затянулась надолго, многие воины пали в боях. Под конец, когда они все-таки одолели монстров, в живых осталась лишь сотня воинов — божественных звезд, принесших свет во вселенную.

Они сотворили другие звезды, среди них и солнце, и не осталось больше тьмы, один бесконечный свет. По своему подобию сотворили они детей — серафимов — и послали их нести свет в другие миры. Все было хорошо, но как-то раз последний из гибборимов, которого звали Замзумин, убедил божественные звезды в том, что мрак необходим, что свет по сравнению с ним будет казаться ярче. И звезды создали мрак.

Однако Замзумин их обманул. На самом деле ему нужна была лишь крупица тьмы. Он вдохнул жизнь во мрак, и как звезды сотворили серафимов, так и он по своему подобию сотворил химер, таких же отвратительных, как и он сам. С тех пор серафимы сражаются на стороне света, а химеры — на стороне тьмы, и останутся они врагами до тех пор, пока миру не придет конец.

Мадригал нехотя рассмеялась.

— Замзумин? Что за имя?

— Откуда мне знать? Ведь это твой предок.

— А, ну да. Злобный дядька Замзумин, который сделал меня из мрака.

— Из жуткого мрака, — сказал Акива. — Поэтому на тебя невозможно смотреть.

Она вновь засмеялась, весело и с удовольствием.

— Всегда задавалась вопросом, откуда это во мне. Теперь понятно. Рога у меня от отца, а жуткая внешность — от дядьки, огромного злобного монстра.

Помолчав, она добавила: