Читать книгу "Ричард Длинные Руки - эрбпринц - Гай Юлий Орловский"

Глава 5

Конный разъезд примчался с сообщением, что город Вифли будет виден уже вон с того холма, как будто я сам не знаю, и Зайчик, чувствуя мое нетерпение, взлетел туда птицей.

Вифли под прямыми солнечными лучами показался еще крупнее, чем я видел его в прошлый раз, но тогда была ночь, а сейчас и стена достаточно высока, и редкие башни выглядят достаточно воинственно.

На стены высыпали не только воины, но и горожане, видно было, как беснуются, делают непристойные жесты, а женщины поворачиваются спиной, наклоняются и, задрав платье, показывают толстые белые задницы.

Ко мне подъезжали один за другим полководцы, рассматривали город с хмурым недоброжелательством, только юный Палант ярился, хватался за меч, словно готов в одиночку ринуться вперед и рубить им стены.

Я сказал сдержанно:

— Прекрасно… просто прекрасно!

На меня посмотрели с недоумением, Клемент рыкнул:

— Что прекрасного?.. Нас оскорбляют.

— Вот и запомните, — ответил я, — запомните эти оскорбления. Только человек может быть злопамятным, а все эти бабьи сказки, что медведица через год нашла охотника, убившего ее медвежонка, и отомстила… бред. Только человек способен на месть! Только человеку выпала высокая честь и обязанность быть злопамятным.

Он косился на меня с тревогой и недоумением, я и сам чувствовал, что говорю не своим голосом, перед глазами, как воочию, этот проклятый город, через который нас гнали, как загнанных зверей, из-за заборов смеялись и улюлюкали, свистели и оскорбляли, никто не подал истерзанным голодом и жаждой куска хлеба, не позволил напиться, и только уже ближе к выходу на другом конце города одна женщина подала тайком каравай хлеба и кувшин молока.

В Содоме и Гоморре было больше праведников, чем пять или десять человек, однако Господь не пощадил эти города, залил лавой всю долину, прихватив еще три города поменьше, а здесь всего одна праведная семья, да и та должна была покинуть это проклятое место. Так сровняется же это логово порока с землей, да прокатится страшная весть по королевству, что Господь долго терпит, но больно бьет…

Войско подходило в течение дня, я велел расположиться вокруг города, чтобы ни одна живая душа не ускользнула, и к вечеру на расстоянии полумили от города выросли шатры военачальников, а на передовые линии выдвинулись отряды копейщиков на случай вылазки из города рыцарского отряда.

Я долго смотрел на эти стены, обагренные закатным солнцем, словно уже залитые кровью наглецов, бросивших вызов справедливости и милосердию разом.

И крыши тоже в багровом огне, как будет вскоре, когда катапульты начнут метать помимо камней еще и бочки с горящей смесью, мешки с горящей паклей, а также раскаленные докрасна куски металла.

Палант зачем-то взялся выяснить точно, до каких пределов можно приближаться к стенам, не рискуя быть убитым, и целый день носился вокруг города, сужая спираль и замечая, в каком месте в землю втыкаются пущенные в него стрелы.

Кончилось тем, что его почти принесли с двумя стрелами в плече, слишком уж гарцевал близко, а там оказались арбалетчики, двое попали достаточно точно.

Я посмотрел с отвращением, ну что за дурак, мы не собираемся карабкаться на стены по лестницам, я же объяснил всем подробно наши цели, а когда встретил взгляд его виноватых глаз, повернулся к Зигфриду.

— Пусть посмотрят этого… героя наши лекари.

Палант прохрипел бодро:

— Пустяки!.. Если вытащить из меня обе стрелы, сегодня же сяду в седло боевого коня.

— Ага, — сказал я, — сядешь. Еше как сядешь. Только очень даже не сегодня. И не завтра.

Катапульты прибыли утром второго дня, все двенадцать. Я велел распрячь измученных волов и пустить на ближайший луг, а катапульты расположил в трехстах ярдах от стен. Хотя, конечно, там не только катапульты, эти штуки называют то так, то эдак, хотя все они бывают только двух видов: одни бросают камни, другие бьют стрелами, даже если эти штуки больше рыцарского копья, но все равно называются стрелами.

Гастрафареты, или скорпионы, больше годятся против живой силы, одна такая стрела пробивает глубокую брешь в плотной стене воинов, как бы те ни закрывались щитами, зато катапульты, что в увеличенном варианте, называются требушетами, швыряют огромные камни через стену до середины города.

Клемент удивился выбору мест, где я велел расположить требушеты, на что я поинтересовался, знает ли он, где что в городе.

Он развел руками.

— Нет, но… разве это важно?

— Я как-то бывал в нем, — процедил я сквозь зубы. — Потому будем бить по самым больным местам. Кстати, сразу приставьте отряды сопровождения и охраны. Будет непростительно, если из города сделают вылазку и разрушат хоть один требушет.

На второй день собрали огромные решетки из свежих прутьев ивы и камышей, укрепили на легких платформах с колесами, за каждой укроется как минимум с полсотни лучников. Всем им предстоит перебрасывать горящие стрелы на крыши домов, что прилеплены с внутренней стороны городской стены.

На третий день, с утра, требушеты начали один за другим бросать через стену города огромные камни, бочки с горящей смолой, мешки с нечистотами.

Лучники из-за огромных щитов из прутьев ивы довольно успешно бьют из луков защитников на стенах. Когда те попрятались, начали по высокой дуге запускать тяжелые стрелы через стену, на той стороне вблизи наверняка суетится подсобный народ, таскающий камни, воду, забирающий раненых и убитых.

Я, не покидая лагерь, поднялся на небольшой холм и рассматривал холодно и бесстрастно, как в городе то и дело вспыхивают пожары, как туда бегут подобно муравьям толпы людей, суетятся, мечутся, мешают друг другу, кто-то начинает таскать воду из колодца, кто-то пытается растащить горящий сарай на бревна.

Ко мне иногда подходили военачальники, но никаких распоряжений не получали и тихонько возвращались на места, только Альбрехт остался, его войско сейчас на границе Варт Генца под командованием Меганвэйла, как и армия вендоверцев, а он наслаждается ролью моего советника, который ни за что не отвечает.

— Все правильно? — поинтересовался он. — Сэр Ричард… вы этого хотели?

Я кивнул.

— Так и продолжайте. Вифли — прбклятый город. Сам Господь определил ему быть уничтоженным.

Его губы дрогнули в хмурой усмешке.

— Сам Господь?

— Господь, — пояснил я с достоинством, — с того дня, как вышвырнул Адама и Еву пинком из рая, больше не говорил с ними… напрямую. Сперва из горящего куста, потом вообще через святых и пророков.

— А вы, простите, ваше высочество…

— Паладин, — напомнил я. — Паладин!.. С паладинами Господь тоже говорит. Потому я знаю, что Он как бы сказал в нашем случае.

— Ох, простите, ваше высочество…